Единожды солгав (СИ) - Риз Екатерина

– Как я рада, что ты приехала, как я рада. Проходите. – Тётя Маша в некотором замешательстве, но в то же время с любопытством посмотрела на Михаила, а тот поспешил по-гусарски расшаркаться и представился. После чего добавил:

– Я друг Алёны.

– Друг? Очень хорошо, что друг. Проходите, проходите, сейчас будем ужинать.

Они прошли в тесную квартирку, Алёна остановилась у дверей в самую большую комнату и только наблюдала за Барчуком, как тот оглядывается, не стесняясь проявлять своё любопытство. А Алёне любопытно не было, она пыталась отдышаться, потому что, оказавшись в квартире тётки, неожиданно почувствовала себя защищённой от всех напастей. И о страшном доме, о матери и своём прошлом можно было не думать и не переживать, по крайней мере, так остро.

Тётя Маша уже суетилась на кухне, задавала какие-то вопросы, а отвечал ей Миша, видимо, решив, что им стоит познакомиться поближе. Вскоре их усадили за стол, за чай с пирогами, помимо этого Михаил съел тарелку фирменной солянки и пару котлет. Ел, и кулинарные способности родственницы Алёны нахваливал. А на саму Алёну ещё и пожаловался:

– Никак готовить не любит.

Алёна кинула на него укоризненный взгляд, а тётя Маша, переодевшаяся к этому моменту в халат понаряднее да поцветастее, ради дорогих гостей, лишь руками развела.

– Так что ту сделаешь, Михаил Сергеевич, не приучил никто, человека рядом нужного не оказалось. Я вот себя сколько лет за это казню, что не взяла девочку к себе. – Вдруг безнадёжно махнула рукой, посетовала: – Так ведь не дали, негодяи!

– В этом вашей вины нет, – сказала ей Алёна. – Не в чем вам себя винить.

– Наверное, – вздохнула тётя Маша. – Так всё равно обидно. – Она потаращилась на Алёну, потом на Барчука, который с аппетитом жевал пирог, и спросила: – Так свадьба когда?

Миша жевать перестал, на Алёну посмотрел, а та несколько смущённо кашлянула. На родственницу взглянула с намёком.

– Мы об этом ещё даже не думали.

Тётя Маша выглядела обескураженной.

– Как же так? Ты же мне по телефону говорила, что замуж выходишь, платье покупаешь.

Михаил красноречиво хмыкнул, а Алёна незаметно пихнула его локтем. А тёте Маше пришлось улыбнуться.

– Уже не выхожу, и ничего не покупаю. И Миша… не тот человек.

Тётя Маша моргнула, воодушевления в её голосе поубавилось.

– Ах, вот как…

Барчук отхлебнул чая и бодро улыбнулся.

– Ничего страшного. Я куда лучше.

Алёна качнула головой, сетуя на его самодовольство, с тёткой переглянулась. Та же заулыбалась, Михаил ей, определённо, нравился. Рукой на них махнула.

– Ну и дай Бог. А раз не оценил, раз не сложилось, значит, так и надо. Может, поэтому и не срослось, что судьба другая?

– Судьба у него другая, это точно, – не удержался Миша. – Выдающаяся. Как выдала, так мало никому не показалось.

– Миша, перестань. В конце концов, нас это уже не касается.

Он голову повернул, на Алёну взглянул.

– Ты, правда, в это веришь? Что-то мне подсказывает, что ещё аукнется.

Алёна вздохнула, на тётю Машу посмотрела. Та, конечно же, ничего не понимала в их разговоре полунамёками, пришлось объяснить, в конечном счёте, её это тоже касалось. И когда Алёна закончила говорить, тётя Маша сидела с пылающими щеками, прижав ладонь к груди и, кажется, никак не могла справиться с дыханием.

– Да ты что? Зойка?

– Она больше не Зойка, – усмехнулась Алёна. – Со всем старанием строит из себя леди. Видели бы вы, какая стала, не подойди.

Тётя Маша продолжала хмуриться. Смотрела то на Алёну, то на Михаила. Затем головой покачала.

– Я ничего не понимаю. Приехала к тебе? Господи, да я думала она в городе. Она мне не звонила уже сто лет… да с похорон так и не звонила, но в этом ничего удивительного нет. А она, значит, к тебе подалась? Вот же прохвостка! С детства такая, из любой ситуации вывернется, что угодно в глаза наговорит, улыбается, а потом понимаешь, что одурачила.

Алёна вздохнула.

– Я не знала, что она такая. Догадывалась, конечно, интуиция подсказывала, но верить не хотелось, всё-таки сестра.

– Вот вся она в этом, – закивала тётя Маша. – Они с Томкой из-за этого и не ладили, терпеть друг друга не могли. Наорутся вдоволь, Зойка уж мать по всякому, а стены-то тонкие, а если уж окна открыты, вся улица слышит, а она после выходит, улыбкой сияет. И попробуй ей кто что скажи. А теперь вот значит как… с сестрой так поступить…

Алёна отвернулась, посмотрела за окно.

– Да какие мы сёстры…

– В том-то и дело, что ты ей сестра! Ты её приняла, ты ей помогла, а она что сделала? – Тётя Маша на стуле поёрзала. – Так и что, когда она обратно?

Михаил ухмыльнулся.

– По-моему, она туда уехала не для того, чтобы обратно возвращаться. Сделала себе партию… уж не знаю, насколько выгодную. Её теперь из Нижнего Новгорода бульдозером не вытащишь.

Тётя Маша на стуле выпрямилась, сидела, как изваяние каменное, и только моргала, судя по всему, что-то обдумывая. После чего удивлённо проговорила:

– Как же так? – На Алёну посмотрела. – Ты номер мне её дай, я позвоню, поговорю.

Алёна взглянула на тётку с непониманием и лёгким сочувствием.

– Тётя Маша, да оставьте вы её. Что вы ей сказать собираетесь? Пристыдить или жизни поучить? Ей наплевать на все слова, и мои, и ваши. Ничего она слушать не будет. У неё сейчас ясная и чёткая цель: выйти за Вадима замуж. И она мне сама призналась, что пойдёт ради этого на всё. Вот и пошла.

– Что ты имеешь в виду?

Ответить Алёне не дал Барчук, наверное, ему самому хотелось деликатную новость сообщить, со всей помпой.

– Забеременела. И теперь женишок от неё никуда не денется. На это, судя по всему, и был расчёт. Чтобы уж наверняка.

Тётя Маша снова молчала и моргала, смотрела на них. Алёна даже руку через стол протянула и накрыла ладонью её пальцы. У неё редко возникало желание прикоснуться к другому человеку, тем более, мало знакомому, но тут была другая ситуация, и человек не чужой.

– Не переживайте, – сказала она родственнице. – Уж кто-кто, а Зоя не пропадёт. Кто знает, может, Вадим и, правда, на ней женится.

– И поделом ему, – выдохнул Миша, за что удостоился ещё одного выразительного взгляда от Алёны.

Тётя Маша неожиданно руку свою освободила, и этой же рукой на Алёну с Мишей решительно махнула, останавливая их разговор.

– Подождите оба. Что значит, она не вернётся? Замуж выйдет за какого-то богатого и не вернётся? Так у неё же здесь муж!

Барчук едва чаем не поперхнулся, уставился на тётю Машу, а Алёна замерла. Переспросила:

– Как муж? Она замужем?

Тётя Маша головой покачала.

– Нет, не муж уже, бывший. Но дело-то не в этом, у неё же дочка тут. Алисочка, ей три годика только.

– Тётя Маша, вы что говорите?

– Так что есть, то и говорю. Пашка, муж-то бывший, непутёвый до ужаса, его посадят со дня на день. Либо убьют. Половине города денег должен, по друзьям-приятелям живёт, от этих самых… кредиторов скрывается. Зойка поэтому с ним и развелась, потому что замучили к ней ходить, денег требовать. А он как появится, так последнее из дома тащит. Играет, говорят, в автоматы эти проклятые. А Зойка с ребёнком у матери его в последнее время жили, она престарелая, больная, ухаживать некому, раз единственный сын вот таким уродился, вот и не гнала Зойку из квартиры, ухаживать за ней кто-то должен, хоть невестка и стервоза знатная попалась. А теперь что же получается? Пашка черти где скитается, Зойка в большой город подалась, нового мужа искать, да ещё беременная, как ты говоришь, а Алисочка как же? На кого она её оставила?

В кухне повисла тишина. Михаил на Алёну посмотрел, а та сидела в полной прострации.

– Тётя Маша, – проговорила Алёна, в конце концов, – вы почему мне раньше об этом ничего не сказали?

Та лишь плечами пожала.

– Так меня Зойка попросила. Говорит, не хочу перед сестрой неудачницей казаться. Зачем, мол, тебе знать, расстраиваться? Ну, я и не сказала. Ты же через два дня уехать собиралась, и я, если честно, не думала, что вернёшься.