Сьюзен Айзекс - Волшебный час
— Но она ведь и вправду живет вне этих правил. Когда ты достигаешь успеха в кинобизнесе, у тебя появляется как бы лицензия на плохое поведение. И ты это знаешь. И даже если Линдси офигенно плохое существо, она может делать все, что хочет. Она красавица, и у нее лучший в мире бюст. И что самое важное — люди просто торчат, когда ее видят. От нее глаз нельзя отвести. Она настоящая кинозвезда. Поэтому она не станет общаться со съемочной группой. Они просто актеры, а она — звезда. Так же и с Сантаной: даже если он ее любовник, к концу рабочего дня у него возникает столько нерешенных проблем, что нет времени следить за ней.
Я мысленно перебрал все прочитанные мной отчеты и беседы, которые я провел.
— Из того, что я могу припомнить, Сантана целый день занимается тем, чем обычно занимаются постановщики. У него, по моему, не было даже секунды сбегать в сортир, он крутился целый день. Так кто еще мог с ней общаться в тот день?
— Звезды обычно больше всего общаются со своими парикмахерами и гримерами. Так же, как обычные женщины в парикмахерских, это такое вполне естественное, тесное и непринужденное общение.
— Понимаешь, мне нужен кто-то, кто сломает алиби Линдси, а не поддержит его.
— Что-то я не вижу в этой идее стремления к истине. Ну ладно, гримерша, по крайней мере, должна знать, с кем Линдси дружит на площадке. А вот куда она в тот день ездила, знает, конечно же, водитель. Но вряд ли она произнесла что-нибудь вроде: «Джек, отвези-ка меня в Сэнди Корт, а я там прикончу Сая».
— А как мне узнать имена всех этих людей?
— Существует общий список участников съемки. И у Сая в доме должен быть такой.
— Когда Сая убили, он говорил по радиотелефону с Эдди Померанцем. Ты не думаешь, что Померанц знал, зачем Сай отправляется в Лос-Анджелес?
— Думаю, знал.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что киномир держится на сплетнях. Даже более того — он из этого состоит. Все — контракты, питание, автомобили, секс, костюмы, — все обсуждается. И я думаю, что, даже если Линдси сама об этом не подозревала, Эдди Померанц прекрасно все себе представлял, вероятно, пользуясь не одним, а несколькими источниками информации, и он пытался убедить Сая отменить поездку.
— Он уверяет, что они спорили об одобрении каких-то там фотографий.
— Как ты обычно выражаешься, — откомментировала Бонни, — чушь все это собачья.
— Ладно. Я поеду, попробую что-нибудь еще найти, а ты оставайся здесь.
Бонни покачала головой в ответ:
— Нет, мне пора возвращаться.
— Ты что, хочешь, чтобы тебя поскорее арестовали?
— Нет. Но я не могу позволить, чтобы ты рисковал своей карьерой из-за того, что ты укрываешь беглую преступницу. Правда.
Я поверил, что она так и думает.
— Ты, скорее всего, начиталась всяких там сказок, но ни черта не смыслишь в законах. Ты не беглая преступница. Ты просто мой гость. Расслабься. Почитай. Поспи.
— Я не могу спать.
— Тогда напиши сценарий о продюсере, которого убили, и придумай, кто мог это сделать.
Она посмотрела сквозь меня, за дверь.
— Ты подумываешь, как бы удрать, когда я уйду? Да, Бонни? Двадцатикилометровая пробежечка до дома Гидеона? Спроси себя: хочешь ли ты поставить приятеля в ситуацию, когда он столкнется с выбором: защищать себя или выдать свою подругу?
— Нет.
— Тогда оставайся здесь. Обещай мне. Я не хочу, чтобы у меня мозги скрутило в бараний рог от размышлений на тему, куда ты ушла и чем занимаешься в мое отсутствие.
Она подошла ко мне и взяла меня за руку.
— Обещай мне, что, если ты поймешь, что ничем не можешь мне помочь, ты лично не будешь участвовать в аресте.
— Господи, ну что ж ты мне так не доверяешь?!
Она сжала мою ладонь, а потом отпустила.
— Если я не смогу помочь тебе, я дам тебе знать. И ты останешься тогда одно-одинешенька.
Она сказала:
— Клянусь честью, как бы все ни повернулось, я никогда и никому не скажу, что ты для меня сделал.
— Знаю.
Мы постояли рядом. Наконец, я сказал:
— Мне нужно идти.
Но уйти я не мог.
— Бонни?
— Что?
— Ты не хочешь поцеловать меня на прощанье?
— Я уже пробовала. Из этого ничего хорошего не вышло.
— Нет, вышло.
— Нет, не вышло. И вообще, у тебя есть дела поважнее, чем поцелуи на прощанье.
— Например?
— Например, позвонить своей невесте и сказать, что ты выбрал: цыплячьи грудки или ростбиф. А потом уж попытайся спасти мою жизнь.
16
Истон валялся в постели, но, слава Богу, не спал с повязкой на голове. Он возлежал на боку, подперев щеку ладонью, и увлеченно читал какую-то рукопись. Я решил изобразить из себя Старшего Брата и рявкнул: «Гав!»
Он испуганно вскрикнул. Так могла бы кричать очень крупная птица.
— Не смей так больше делать! — прорычал он. — Не вздумай больше!
Спустя мгновение он успокоился и спросил:
— Ты как сюда пробрался, тупица? Прокрался по лестнице и даже не сказал «здрасьте» матери?
— Ага. А мне помнится, раньше ты звал ее просто «мамочка», правда, это было задолго до того, как ты решил, что принадлежишь к высшим слоям общества.
— У меня, по крайней мере, нет с этим проблем. Попробуй сам, может, и у тебя получится… — Меня это обрадовало. Истон явно вышел из спячки. Он, правда, не гарцевал еще по улицам города и по-прежнему был облачен в полосатую пижаму, но, бог ты мой, в тех закоулках дома, куда он забредал, он обошелся бы и без пижамы.
— Выглядишь намного лучше. По телефону ты звучал как реклама снотворного.
— Мне уже лучше. И у меня хорошие новости.
— Да? Какие же?
— Я все собирался сделать несколько телефонных звонков, разузнать насчет работы. Но руки так и не дошли. Никак не приду в себя. Ну вот, а приятель Сая, я с ним тоже знаком, Филип Шоле, постановщик… Он в июле снимал дом в Куоге. Ему тогда срочно понадобилось сделать ксерокопии, он позвонил Саю узнать, куда обратиться, а Сая не было, и я предложил свои услуги и сделал это менее чем за час. Так вот он мне сегодня позвонил! Ему понадобился ассистент, и он вспомнил обо мне. Короче, он оплачивает мои транспортные расходы, и я могу поехать в Калифорнию обсудить возможности работы.
— Хорошие новости!
Истон засучил рукава своей пижамы, словно я и есть тот, кто будет проводить с ним собеседование.
— Ужасно рад за тебя. Мне было жаль, что со смертью Сая у тебя все сорвалось. Так все хорошо складывалось, я тебя никогда не видел таким радостным.
