Маурин Ли - Лэйси из Ливерпуля
Орла открыла глаза. Над ней склонилось знакомое лицо, и ее губ коснулся поцелуй. Микки!
— Привет, славная моя. Как ты себя чувствуешь?
— По-прежнему немножко одурманена и спать хочется. Ты хорошо выглядишь. — Она уже забыла, какой он симпатичный, пусть даже его темные волосы слегка поредели, а лицо чуточку округлилось.
— Ты, наверное, мне не поверишь, но ты тоже. Немного бледная, вот и все. — Он погладил ее по щеке. — Не возражаешь, что я пришел проведать тебя?
— Нет, конечно. На мгновение мне показалось, что ты здесь потому, что я родила ребенка. А твоя Кэйтлин-как-ее-там не против, что ты здесь?
— Кэйтлин ушла некоторое время назад. Она не выдержала соперничества.
— С кем?
— С тобой, милая. Она сказала, что я по-прежнему люблю тебя и всегда буду любить. Я не мог не согласиться.
— А как же развод? Я все время ждала письма-уведомления от поверенного.
На лице у него появилось застенчивое выражение.
— Я так и не дошел до поверенного.
— Микки… — Она глубоко, с отчаянием вздохнула. — Моя мама сказала тебе?
— Да, и я хочу, чтобы ты вернулась со мной домой. Я сделаю для тебя все, что угодно, все, что пожелаешь. Я уже договорился у себя на работе и взял отпуск без содержания, пока… — Он прикусил язык.
— Пока я не умру?
— Прости меня, любимая. У меня нечаянно вырвалось. — Он начал всхлипывать. Его слезы капали ей на лицо, смешиваясь с ее собственными. — Не умирай, Орла, — взмолился он. — Дети дома сходят с ума. Аулу все время звонит из Нью-Йорка. Она готова сесть на самолет по первому же зову.
— Это все равно случится, Микки. Опухоли удалили, но рак распространился повсюду. Он слишком запущен, чтобы надеяться на операцию. Врачи собираются испробовать какую-то радиотерапию, но особых надежд не питают. — Она сама поразилась, что может разговаривать так разумно и спокойно, зная, что умрет в недалеком будущем.
— Ты вернешься на Перл-стрит к нам, любимая? — Его добродушное лицо исказилось от волнения, словно от ее ответа зависела его жизнь.
— Ты говорил об этом с мамой?
— Она сказала, что ты должна поступать так, как считаешь лучшим.
— У меня там все так жутко выглядит, Микки, — прошептала Орла. — Одному Богу известно, на кого я буду похожа, когда снимут бинты.
Он снова заплакал.
— Ох, Орла. Я знаю, для тебя это ужасно, но меня это совсем не волнует. Ты по-прежнему самая красивая женщина, которую я когда-либо знал.
— А ты — самый красивый мужчина. — Она сумела ослепительно улыбнуться. — Я вернусь на Перл-стрит и останусь с тобой и детьми, Микки.
Удивительно, какие только вещи могут свалиться через задний борт грузовика: одеяло с электрическим подогревом, чудесная упругая подушечка, которую можно подкладывать под спину, сидя в кресле, восхитительные деликатесы, замечательные ювелирные украшения, парфюмерия, прозрачные, воздушные шарфики, великолепное нейлоновое покрывало для кровати — и все это приносила миссис Лэвин, ее свекровь, приговаривая: «Пусть у тебя будет хорошее настроение».
Орла не сознавала, как сильно, оказывается, она привязалась к своим родственникам, которые не держали на нее зла за то, что она бросила их сына и вернулась только потому, что умирала. И Микки тоже, и дети.
Раньше Орла была слишком занята собой, чтобы обращать внимание на то, какие славные люди ее окружают. Но теперь не было нужды думать о будущем, которого у нее не было, и она смогла увидеть вещи в их истинном свете. Еще никогда она не получала столько объятий и поцелуев от своих детей, которые, без сомнения, прекрасно понимали, что раньше она просто отмахнулась бы от них. Теперь Орла хотела, чтобы ее целовали и ласкали как можно чаще, потому что времени осталось совсем мало — шесть месяцев, может быть, год.
На неделю повидать свою мать прилетела из Нью-Йорка Лулу. Картины Гарета шли нарасхват, заявила она, и они покупают квартиру в Гринвич-виллидж. Лулу поведала также о том, что в конце октября ждет ребенка.
— Ты ведь приедешь на крещение, правда, мам? — Она погладила мать по руке, словно умоляя ее согласиться.
— В Нью-Йорк, милая?
— Родить ребенка в Америке стоит целое состояние. Я буду рожать здесь, в Ливерпуле.
— Тогда я буду на крещении, милая. Обещаю.
Дом осаждали посетители: родственники, друзья, соседи. Орла уже оставила всякую надежду, что поправится. Так было легче — визитерам не надо было притворяться. Она представляла себя звездой чертовски трогательной мелодрамы, Ванесса Редгрейв в ее роли была бы великолепна.
Как только Орла оправилась от операции и почувствовала себя достаточно хорошо, она начала выходить из дома, хотя и быстро уставала при этом. Она купила жесткий бюстгальтер и подложила в чашечки вату так, чтобы никто не догадался, что у нее нет грудей, когда они с Микки ходили в кино или в театр, если парочка билетов умудрялась спорхнуть с грузовика. Пройдя два сеанса радиотерапии в больнице, она решила, что больше не пойдет туда. После них она чувствовала себя ужасно и знала, что это напрасная трата времени.
Орла старалась не думать о самом моменте смерти, умирания. Только ночью, лежа в двуспальной кровати рядом со спящим Микки и наблюдая за отблеском света уличных фонарей на занавесках, она позволяла себе представить, как в последний раз закроет глаза и больше не увидит лиц людей, которых так нежно любила. Она навсегда уйдет из их жизни. Они будут скучать по ней, они будут тосковать и плакать, но спустя какое-то время у них не останется другого выбора, кроме как продолжать жить дальше, и все будет так, словно ее никогда не существовало.
Иногда она начинала плакать, Микки просыпался и крепко обнимал ее, а она, всхлипывая, шептала, что не хочет умирать и оставлять его и детей одних. Но что мог сказать Микки, кроме как: «Тише, любимая. Ну, ну, успокойся, хорошая моя». Он никогда не говорил: «Все будет хорошо», — потому что они оба знали, что хорошо не будет никогда.
Микки был святым, что согласился принять ее обратно. Когда она вспоминала свои прошлые перепады настроения, вспышки раздражения, то испытывала стыд.
— Я вела себя ужасно, правда? — сказала она как-то вечером, когда дети улеглись спать, а они сидели на кушетке в гостиной и смотрели по телевизору старый фильм с Хэмфри Богартом.
— Это точно, — согласился он.
— Прости меня, — покаянно произнесла она. — Прошлой ночью я решила, что ты святой, потому что так долго терпел меня.
Он печально улыбнулся:
— Я бы все равно женился на тебе, любимая, а не на какой-нибудь другой женщине. Мне только жаль, что я не смог сделать тебя счастливой.
— Никто не мог сделать меня счастливой. Я хотела слишком многого. — Она прижалась к нему. — Но сейчас ты делаешь меня счастливой, Микки. Я дома, и мне так хорошо. Я помню, как однажды вечером в Шеффилде, это было как раз перед моим возвращением, я подумала о том, как сильно скучаю по Перл-стрит и своей семье. Мне так захотелось оказаться рядом с вами, что у меня заныло сердце. — Орла никому не рассказывала о своей встрече с Луи Бернетом. Она говорила, что заметила опухоль, когда принимала ванну. — И я беспокоюсь о детях. Это плохо, когда они видят, как мать умирает у них на глазах. Наша Мэйзи почти никуда не выходит теперь, а я помню, как ругала ее за то, что она совсем не бывает дома, и Гэри отложил свое поступление на службу в военно-морской флот до… ну, ты понимаешь. У бедного Пола все время слезы на глазах. Он более чувствительный, чем остальные. Что же до Лулу, мне страшно представить, какими окажутся ее счета за телефон. Она звонит буквально через день.
— Мы не можем уберечь их от действительности, Орла, любимая.
— Полагаю, что нет. — Она тихо засмеялась. — Я стану бабушкой, как тебе это? Если только доживу. Это очень странно, потому что Фиона, которая на год старше меня, только что объявила, что беременна, а Маив будет рожать всего через шесть недель. Я хочу…
— Чего, любимая?
— Да нет, ничего.
Позже, когда они лежали в постели, Орла сказала:
— Я думала, Микки.
— Мне тоже так показалось, ты что-то совсем притихла.
— Я тоже хочу ребенка.
Микки поперхнулся.
— Не говори глупостей, любимая. Никто не может гарантировать… Это глупая идея, Орла.
— Ты хотел сказать, что никто не может гарантировать, что я все еще буду жива через девять месяцев, но я буду, Микки, клянусь. Я заставлю себя жить, чтобы полюбоваться на детей Маив и Фионы, а также на свою внучку и своего собственного ребенка.
— Это будет ужасно безответственно, — с жаром воскликнул Микки. — Кто, например, будет ухаживать за ним?
— Все, — твердо ответила Орла. — Мама будет, и мои сестры будут, и твои мать и отец будут. И ты будешь, Микки, и наши дети тоже. Это будет самый любимый ребенок на свете.
Орла пыталась уговаривать его еще целых полчаса, но Микки был неумолим. Не сдаваясь, она приводила все мыслимые резоны, почему хочет ребенка.
