Ржавчина - Виктория Юрьевна Побединская
– Что с ним? – неожиданно сам для себя спрашиваю я.
– Он таким родился. Случается иногда и так.
– Прикольный парень.
Про себя же думаю, бывают ли семьи, где нет проблем? Даже в самых благополучных иногда беды валятся, как снег на голову. В комнате повисает тишина. Я буквально слышу, как вращаются в голове Эрика шестеренки. Чувствуя подвох, выискивая его.
– Зачем? – произносит он одно только слово.
– Что именно?
– Зачем пытаешься говорить со мной, будто мы с тобой друзья? – а сам прикрывает компьютер, будто у меня вместо башки спутник и я могу вычислить, где живет его брат и как-то навредить ему.
– Послушай, может уже хватит? Я не псих, ясно? И не отбитый на голову.
– Я бы поспорил, – бормочет Эрик.
– Слушай, тогда на площадке тупо вышло. – Я спускаю ноги с кровати и протягиваю Фрайзеру руку. – Забыли, лады? – Только он лишь хмурится.
– Что за хрень О’Доннел?
– Хочу попросить прощения, – отвечаю я, сам понимая, как бредово звучит.
– У Анны лучше его проси, козел, – отвечает он.
Ну, кончено же.
– Увы, не могу.
– Все с тобой ясно. Даже считая тебя придурком, я был о тебе лучшего мнения.
– Поясни?
– Я слышал, что ты Саре на вечеринке зачесывал. «Люблю ее не могу», – язвит Эрик. – И где твоя сраная любовь?
– Гаденько подслушивал? – не могу не съязвить я.
Уже знаю, наш разговор скатывается в очередную словесную перепалку, поэтому вместо объяснений достаю из ящика стола ордер и протягиваю через разделяющее кровати пространство.
Я видел Эрика разным – злым, раздраженным, меня ненавидящим, – но таким, как сейчас, впервые. Это и торжество победы, ведь я не просто отошел в сторону, я, как пес, что привязан цепью в пятьдесят футов, ни на дюйм ближе. И шок от осознания факта, что мы не просто расстались. И ужас – ведь нас с Анной разделяют не глупые обиды – два штата и федеральный закон.
– Мне нельзя ей звонить, писать, пытаться хоть как-то связаться в Интернете. Путь свободен, – произношу я, сам в это не веря. – Я давно не стою на дороге.
Наконец он отмирает. Смотрит недоверчиво, словно не может до конца пазл из моих слов собрать. И задает главный вопрос:
– Почему?
И это явно не желание понять, по какой причине я отхожу в сторону.
– По моей вине она больше не может разговаривать. Я виноват в ее травме. Это я устроил взрыв.
Эрик молчит. Моргает. Как будто я сбросил бомбу, и она разнесла тут все в хлам. Но взгляд его становится темнее. Видно, как сжимаются кулаки, пульсирует жилка на лбу, и он изо всех сил давит желание встать и хорошенько мне прописать. Но я разрешаю ему:
– Давай, – говорю, глядя в глаза. – Я заслужил.
Все годы, что так долго дрался, я считал, что не склонен к насилию. Но сейчас отдал бы буквально все, чтобы он подошел и изо всех сил меня ударил. Но Эрик не двигается с места. Он отбрасывает судебный запрет на стол, ныряет рукой под кровать и тянет оттуда за шнурки кроссовки.
– Идем, – командует, подхватывая куртку, а следом и мяч.
– Ты серьезно, Фрайзер?
Но он не отвечает, уверенно направляясь на улицу. Я плетусь следом по пустым коридорам кампуса. С тех пор, как наступила зима, я больше не тренируюсь ночью. Холодно. Поэтому накидываю капюшон и наглухо застегиваю куртку. По дороге замечаю горящий свет в кабинете тренера. «Просто выйдите на пять минут на улицу», – пишу я ему сообщение. Надеясь, моего понимания мотивов Эрика хватит, чтобы повернуть этот странный матч во благо.
«Зачем, О’Доннел?».
«Хочу вам кое-что показать».
Гашу экран и прячу телефон в карман.
– Не боишься, что она не простит, – произносит Эрик, ударяя мяч о резиновое покрытие. Не знаю, в какой момент разделяющая нас стена треснула. Возможно, когда я рассказал правду. Возможно, когда он открыл мне свою, ведь между ним и Анной ничего так и не склеилось. И отвечаю предельно честно:
– Я боюсь, что сам себя не прощу.
Эрик пасует, делая два шага к кольцу.
– Давай.
Я знаю, сегодня мы будем играть не по правилам. Могу поклясться, если тренер сейчас здесь, он, сложив пальцы домиком, прищуривается. Я ненавижу проигрывать. Но иногда, чтобы сделать что-то большее, надо уметь чем-то пожертвовать.
Глава 16. Анна
В Ньюпорт-Ньюс я приезжаю к обеду. Повернув ключ в замке зажигания, отстегиваю ремень, выдыхаю и откидываю голову на подголовник. Вождение для меня все еще задача повышенной сложности. Пару секунд сижу, медленно выдыхая, перебирая в руке ключи, словно четки. А потом мой телефон звонит. «Ив», – высвечивается на экране, и это действительно странно. Потому что она набираем мне только ночью, в пьяном угаре. Днем всегда пишет, зная, что мне сложно с ней разговаривать.
– Да, – отвечаю я неуверенно.
– Анна… – Это действительно Ив. Но сейчас на фоне не играет громкая музыка, не слышатся голоса. Никто не болтает и не смеется. – Анна, мне плохо. – Ив шепчет. Так тихо, что даже я, привыкшая прислушиваться к собственному голосу, еле могу различить слова.
– Ив, – от нервного напряжения мои связки тут же принимаются протестовать. Я несколько раз выдыхаю, стараясь их расслабить, и пробую снова: – Ив, что случилось? Что-то не так?
Глупый вопрос. Однозначно случилось что-то очень нехорошее.
– Я не могу встать.
Ладони вспотели, и приходится крепче сжать пальцы, чтобы не выронить телефон из рук.
– Ты что-то пила? – на всякий случай уточняю я, тут же себя ругая. Почему это первое, что я могла подумать о подруге? Вдруг ей просто стало нехорошо? Хотя, помня, что раньше у Ив никогда не было проблем со здоровьем, я лишь сильнее опасаюсь ее утвердительного ответа. – Где ты? Скажи мне адрес. Я вызову девять-один-один.
– Нет! – Она начинает плакать. – Никто не должен узнать, Ан. Я не могу.
– Назови адрес. Просто скажи, где ты находишься.
– Не могу! Если мои родители узнают… Нет, пожалуйста. Ничего не говори им.
– Ив! Ив! – прошу я, но она не отвечает. – Просто опиши, что ты видишь.
– Ванну, – всхлипывает она. – Я вижу ванну на ножках.
Ясно, значит, она закрывались в чьей-то уборной. Осталось выяснить, в чьей.
– А Адам, где он? Он может тебе помочь?
Иви начинает плакать, шмыгая носом.
– Все, Ан, я не могу говорить больше. Я не…
А потом отключается.
– Ив! – еще несколько раз шепотом кричу
