The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая
Недели было бесконечно мало, чтобы хоть как-то разложить все по полочкам.
И недели оказалось слишком много, чтобы не чувствовать тоски.
А когда самолет под утро уносил ее домой, она думала о том, что наконец-то будет весна, пусть и среди февраля. В Солнечногорске по прогнозу +12, а значит, на солнце еще теплее. И неважно, что в любой момент может снова прихватить мороз. Юльке верилось в весну.
Ей верилось в весну в небе над Францией. Ей верилось в весну в Варшаве, где у нее была пересадка и возможность выпить кофе в аэропорту. Ей верилось в весну, когда она проходила паспортный контроль уже дома – потому что даже здесь, несколько севернее ее южного моря, было тепло настолько, что она не застегивала куртку.
На выходе из терминала даже размотала шарф. И наконец застыла на месте от неожиданности. Прямо по траектории ее движения, подпирая плечом опору навеса и в противовес движущейся муравейником толпе отъезжающих, встречающих и прочих присутствующих, стоял недвижимо Богдан Романович Моджеевский. В стильном костюме и модном расстегнутом в соответствии с температурой воздуха пальто он что-то внимательно изучал в телефоне. Под мышкой ярким пятном выделялся огромный букет разноцветных тюльпанов.
И словно почувствовав, что в кишащей вокруг него толпе замер кто-то еще, он поднял голову и поймал Юлин взгляд.
Ее сердце пропустило удар. Глаза скользнули по его лицу, по всему его виду, и под ребрами мучительно сладко дернулось. А потом сердце снова побежало вперед, отмеряя время этой их встречи. Вместе с ним, с сердцем, задвигалась и Юлька – к Богдану, чтобы остановиться в шаге и проговорить:
- Ты здесь ночевал или встал в пять утра, чтобы успеть?
Сделав оставшийся шаг к ней навстречу, Богдан поместил между ними букет и улыбнулся.
- А есть разница?
- Есть. Огромная. Я в пять вылетела, и посмотри на меня. А ты будто бы из салона только вышел.
- Смотрю, - он приблизил свое лицо к ее и глубоко вдохнул ее запах. – Ты потрясающе выглядишь!
И несмотря на то, что в неправдивости этого утверждения Юлька была целиком и полностью уверена, от его комплимента стало неожиданно тепло. Куда теплее, чем от погоды. Мимолетно удивившись этому, она взяла у него букет свободной рукой и прижала к лицу.
- Спасибо. Цветы красивые. Тебе Женька сдала, во сколько я прилетаю, да?
- Я тоже по тебе соскучился, - хмыкнул Богдан и перехватил ручку ее чемодана. – Как съездила?
- Нормально. Собор восстанавливают, Эйфелева башня – пока цела. Кое-что купила. Кое от чего отказалась. Путешествовать одной оказалось занимательно. Теперь думаю об Италии.
«И думаю о том, как не хочу туда без тебя».
- Занимательно?
- Да, а что?
- Это значит, что тебе понравилось?
- Это значит, что мне было чем заняться, - рассмеялась Юлька. – У меня поезд в час дня, между прочим.
- А придется ехать на моей машине, - вслед за ней рассмеялся и Богдан.
- Почему я даже не сомневалась? – фыркнула она и тут же добавила, не смолчала: – Только прими к сведению, что я потеряю деньги на сдаче билета и намереваюсь оплатить тебе бензин. По крайней мере, половину. Так что от тебя одни убытки.
- Приму, - кивнул он, ведя ее между машин на парковке. – Но и ты прими. Это продлится недолго.
- Тебе надоест со мной бороться, и ты капитулируешь?
- Нет, - усмехнулся Богдан. Остановился у белоснежного автомобиля, будто только что из мойки, сгреб в охапку Юльку вместе с цветами и всеми ее колкостями и поцеловал в губы – долгим поцелуем до шума в ушах. А оторвавшись от нее, негромко с улыбкой проговорил: - Очень скоро ты наконец поймешь, что от меня только прибыль.
- Любишь себя очень, да? – охрипшим голосом спросила она, не решаясь прижаться щекой к его груди, но, по крайней мере, не вырываясь.
- Я подумал, что чувство здорового эгоизма совсем не помешает, - усмехнулся Богдан и распахнул перед ней дверцу.
- А тебе, кажется, вообще ничего не мешает, что любому другому мужику поперек дороги.
Может быть, ей стоило промолчать, но не вышло. Сказала. А потом только поняла, что сказала. И от этих слов, как в раковину, удрала в салон, зная, что через мгновение окажется в замкнутом пространстве возле него.
Он снова хмыкнул. Закрыл за ней дверь и, устроившись в водительском кресле, спокойно проговорил:
- Слишком долго мешало. Надоело.
- Я посчитала. За последние десять лет мы встречались с десяток раз. Из них девять – с осени прошлого года. Иногда от этого становится страшно.
- Это единственное, что ты имеешь против, или есть что-то еще?
- Ещё у меня от тебя голова взрывается, но к этому я начинаю привыкать.
- Это звучит, будто ты рассказываешь мне про Стокгольмский синдром, - сказал Богдан. К этому моменту они выбрались из пригорода столицы, где располагался аэропорт, и мирно мчались по недавно построенной трассе в Солнечногорск.
Вокруг и правда словно цвела весна. Какой, к черту, календарь? Кто помнит про то, что есть еще какой-то календарь? Кажется, во дворах тех домов, которые встречались им по пути, пробивали себе дорогу к небу подснежники. Юлька улыбнулась и снова сунула нос в тюльпаны, после чего с умным видом сказала:
- Думай что хочешь. Но когда тебе надоем уже именно я, а не обстоятельства, не забудь предупредить. А то с твоим напором...
- Ты сейчас вредничаешь просто по привычке, - пожал плечами Богдан.
- А у меня ужасный характер. Может быть, даже хуже твоего. Я вообще не представляю себе, как ты планируешь со мной уживаться.
- Ты заведешь себе другие привычки.
- Уверен?
- Абсолютно.
- У меня к твоим привычкам тоже есть замечания. И я тоже буду настаивать на некоторой корректировке.
- Готов послушать, - он на мгновение повернул к ней голову и усмехнулся. – Но обещать не буду.
- Отлично! – обрадовалась Юлька.
После чего отправила цветы на заднее сидение, расположилась поудобнее в кресле и внимательно воззрилась на его четкий профиль. Идеальный. Просто потрясающе красивый профиль. Такие мужчины одним фактом собственного существования наверняка нарушают какую-нибудь конвенцию по правам женщин – с ними неизвестно как бороться. Оставляют безоружными. Не то, чтобы ее не устраивало, но... между ними целая жизнь, в которой было овердофига разъединяющего их. Не
