Марина Маслова - Спляшем, Бетси, спляшем!

На песчаном пляже он ласкает и любит меня под палящим солнцем, слизывая бисеринки пота с верхней губы, а потом берет на руки и медленно заходит в воду, постепенно погружаясь в благословенную прохладу.

— Джек, мне всегда так хорошо с тобой! — улыбаюсь я, вздрагивая от соприкосновения разгоряченного тела с водой, — Я хотела бы жить вот так в воде, выходя на берег только для любви.

— Или не выходить. Мы бы научились это делать прямо в воде. Так даже лучше, — прижимает он меня к себе.

— Джек, нам нужно вернуться к обеду, — напоминаю я, уже увлеченная игрой. Наш смех, всплески воды, крики радости, вырывающиеся одновременно, никто не слышит. Вернувшись, мы набрасываемся на салат и свежую рыбу, жаренную на углях, за которой Майкл сходил в соседнюю крохотную деревушку. Клер всегда выглядит смущенной, когда подозревает, что мы с Джеком «согрешили». Она не может забыть Алекса и любит Колю. Всех остальных она считает изменой им. В то же время, Джек — друг ее мужа. Для Клер, прямолинейной и простой в своих чувствах, это слишком сложно. Она меня не осуждает, раз и навсегда она решила, что будет мне верна, что бы я ни сделала, но с грустью наблюдает за происходящим. Она единственная не придала значения Колиной женитьбе, не веря, что это может стать препятствием между нами, и удивляется, как я сама в это поверила. Моя сестра тоже внимательно присматривается ко мне, а потом замечает:

— Ты удовлетворена, словно кошка, напившаяся сливок. Или ты поймала мышь и припрятала про запас?

— Я съела мышь и запила сливками, — лениво улыбаюсь я.

— Лиза, ты мне не рассказывала еще, как ты живешь.

— Ты ведь тоже не рассказала, как он там живет.

— А я не знаю, — разводит руками сестра, — Нечего рассказывать. Свадьбу он не устраивал, просто пришел однажды с женщиной и сказал: «Вот моя жена». Она его ровесница, так и выглядит: женщина за сорок. Какая-то бесцветная, тихая, сидела и молчала. Больше мы ее не видели. В гости они не ходят, к себе не приглашают. Его мы иногда встречаем в филармонии, чаще он издали помашет и не подходит. Счастливым он не выглядит, на откровенность не идет. Все. Мне почему-то кажется, что сливок в его жизни немного, и те прокисшие.

— Помнишь «Попытку ревности» Цветаевой? Ты очень любила это стихотворение. А мне оно всегда казалось ножом по сердцу — себе и ему, одним махом. Она всегда резала по живому и рассказывала об этом всем. Но как она рассказывала! По-другому уже и не скажешь.

— … Ну, за голову: счастливы?Нет? В провале без глубин —Как живется, милый? Тяжче ли?Так же ли, как мне с другим? —

задумчиво вспоминает сестра, — Так как же? Тяжче?

— Мы ведь с тобой никогда не задумывались о том, что они оба с другими. Как просто быть брошенной и терзаться. Такая сладость в страдании, чувствуешь себя невинной жертвой! А вот с другим — попробуй, пострадай! Когда другой доводит до экстаза и тебе это нравится, и ты хочешь еще, и уверена, что ты потаскуха, и не отказываешься! Это как искус: святые запирались в пещере, чтобы проверить, испытать веру. Так и с другим — чем лучше, тем хуже…

— Ты мазохистка! Лиза, ты не чувствуешь, что это сродни шизофрении?

— Нет, — смеюсь я, — я совершенно нормальна. Любовь — это гармония разума и чувств. А как называется гармония разума и чувственности? Ты знаешь? Я — нет! Шизофрения, — повторяю я со смешком, — да это спасение! Я больна любовью. У меня в крови вирус, как вирус иммунодефицита. Он меня заразил. Я забыла его имя, его голос, я почти забыла его руки на своей коже. Но зараза в крови останется. От меня заразился Джек, он знает, что обречен и ничего кроме тела от меня не получит. Дженни краснеет и бледнеет, когда приезжает Джек, значит больна и она, — я вытираю слезы и смеюсь, — Надо вставить это в сценарий. Красивый монолог, да?

— Лиза, ты ведь не показала еще свой фильм, — переводит разговор сестра, испуганная моим тоном.

— Сейчас попробую устроить, — я беру телефон, — Витторио? Ты не хочешь немного отдохнуть от лаврового запаха? Мы на Джильо. Приезжай, дорогой, я познакомлю тебя со своей сестрой. Кстати, прихвати плеер и кассету с фильмом, и у тебя появится еще одна горячая поклонница.

Витторио приезжает к вечеру в тот же день.

— Ты зафрахтовал «Конкорд»? Ты примчался со сверхзвуковой скоростью!

— Я подумал, вдруг на Джильо заработал Джильский оракул? — внезапно Витторио замирает и глаза его расширяются, — Ирен! — произносит он восторженно и отрешенно.

— Что с тобой? — интересуюсь я и оглядываюсь. Сзади на ступеньках террасы стоит моя сестра. Я беру Витторио за ухо и веду знакомить их. Далее Витторио не сводит с нее глаз.

Утром, после всеобщего купания, мы отправляемся в затемненный и прохладный холл и усаживаемся перед телевизором. Витторио садится так, чтобы наблюдать за единственной зрительницей, которая впервые увидит фильм. Зрелище захватывает всех — уже который раз. Джек, видевший фильм не менее десяти раз, не отрывает глаз от экрана, изредка взглядывая на меня. Сестра смотрит фильм, подавшись вперед, когда идут заключительные титры, она откидывается на спинку кресла и сидит какое-то время молча, а потом говорит:

— Ну ладно, ты всегда была актрисой, это меня не удивляет, но, скажи на милость, как ты стала балериной?!

— Если бы надо было летать по воздуху — я бы летала, правда, Витторио?

— Но ведь это фантастика, ты настоящая Жизель, ты просто паришь над землей!

— Парю над землей я в руках Франческо, — хихикнула я, — Это он меня носит. Но если сказать правду — три месяца по пять часов тренировки ежедневно до седьмого пота — так и обезьянку выучить можно.

— А этот Франческо? Он ведь тоже влюблен в тебя?

Я пожимаю плечами.

— Кстати, Лиза, открой секрет, как ты научила его за вечер обращаться с женщиной? Помнишь? Представляете, — вспоминает Витторио, — начинаем снимать сцену насилия, а он навалился на Лизу и не знает, что делать дальше. Я в отчаянии, он ведь не профессиональный актер. Оставляю их прорепетировать, а утром съемки идут как по маслу, с первого дубля — отлично, ну вы видели. Так как это было, Лиза?

— У него были проблемы психологического характера, — сдержанно говорю я, — Я помогла ему разобраться в них. Он ведь еще ребенок — двадцать лет.

— Лиза, — проникновенно говорит сестра, — я даже не могу понять, что лучше: сама история или ты в ней. Но впечатление потрясающее. Жаль, что Коля не видел! — она тут же осекается, но я уже поспешно отворачиваюсь налить всем сока со льдом.

— Может быть вы, синьора, уговорите Лизу не уезжать, а написать сценарий «Разума и чувств»? И если вы сниметесь вместе с ней в главных ролях — мы завоюем «Оскар»!