Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь
Правильно ли, что я положила тетрадь рядом с каской? Каким образом были связаны события того времени, которые не отложились в сознании десятилетнего ребенка и которые определили весь жизненный путь пятнадцатилетней девочки, до сегодняшнего дня последовательно идущей по нему? Отзвуки тех событий касались не только ее, но и других. Например, ребенка, каким была я тогда.
Я была убеждена, что немного продвинулась в решении своей задачи. Но самое трудное было еще впереди. Меня не била дрожь детектива, напавшего на правильный след. Мной руководила необходимость понять другого человека, другую жизнь, чтобы познать и принять саму себя. Я не имела права уставать. Да, не имела. Мне надо было опять встретиться с Камиллой. Я должна была преодолеть страх, скованность и переступить порог дома моего детства. Но как это сделать?
* * *Зима тянулась медленно, без особых событий и надежд. Поехав к Матиасу, я надела в знак примирения платок, который он подарил мне на Рождество. Мы чудесно провели выходные, в основном в обществе толстого Пауля, который специально по просьбе Матиаса не поехал домой. Наши разговоры, правда, не были настолько открыты и искренни, чтобы между нами установилось полное взаимопонимание. О поездке Матиас не упоминал. Я не могла понять, то ли Матиас хотел о ней забыть, то ли не мог. Он объяснил мне, что готовится к письменным экзаменам на аттестат зрелости и не знает поэтому, когда сможет приехать в Вену. Вместе с другом он проводил меня до вокзала. На улице было неуютно, шел мокрый снег. В зале ожидания горела печка, но все равно было холодно. Лишь у самого огня тебя охватывали волны тепла, обжигающего руки и ноги.
Поезд тронулся. Я видела, как Матиас и Пауль быстро пошли по платформе. От холода они трясли руками, прыгали, боксировали друг друга, потом побежали. Я ничего не взяла с собой почитать и поэтому стала рассматривать фотографию, висящую напротив. Это был летний горный пейзаж. Я начала фантазировать, отодвинула горы на задний план, поменяла дома местами, церковь поставила отдельно. Так я доехала до города.
Весна наступила поздно. Я выдумывала истории, которые могли происходить вокруг каски и «Л. М.» Их сюжеты постоянно менялись, но действующие лица были одни и те же: родители, барон и баронесса, их сын Винцент, Мария Лангталер и ее муж, господин Вегерер и фрау Бергер, даже Карлу Хруске нашлось в них место. Главная роль неизменно принадлежала Камилле. Маленькая Рената сидела в суфлерской будке. Правда, текста у нее не было. Когда кто-нибудь забывал, что нужно говорить дальше, она лишь беззвучно шевелила губами.
Ко мне редко кто-нибудь заходил, и поэтому звонок, раздавшийся в один из воскресных вечеров, очень удивил меня. Мое удивление переросло все границы, когда я увидела, что это Матиас. По его бледному, испуганному лицу я поняла, что что-то случилось.
Я остановилась у двери, держась за ручку, он чуть прошел вперед, обернулся, подошел ко мне. Не произнося ни слова, он положил голову мне на плечо.
— Верена мертва, — сказал он.
Инженер был в отъезде уже несколько недель. Поводом к нему послужило появление мужа Марии Лангталер. Две недели его отпуска уже прошли, а Густаву Бухэбнеру не хотелось возвращаться домой. Уезжал он поездом, даже не зная, на какой станции сойдет. Удалившись от Вены на предписанное военными порядками расстояние, он вышел в каком-то маленьком, неприметном городе и снял в гостинице скромную комнату. Прогулки по пыльным улицам города, лишенным всякой тени, сначала не спасали его от беспокойных мыслей и нервной неуравновешенности. Но через несколько ночей его сон стал глубже, просыпаясь, он чувствовал себя отдохнувшим и посвежевшим и вскоре захотел оживить свои однообразно протекающие дни. Используя наивно составленный путеводитель по окрестностям, он осмотрел скромные сельские церкви, затерянные в лугах крестьянские часовни, остатки крепостной стены, родник с прозрачной холодной водой. В непролазных лесных зарослях он отыскал остатки шведских захоронений времен Тридцатилетней войны и подумал, что через триста лет вряд ли что-нибудь изменилось. Он вспомнил о своем давнем юношеском желании побродить по полям с ботаническим определителем. По счастливой случайности он нашел старинный определитель у старьевщика и стал брать его ежедневно на прогулки. Вечером он ставил стол под тусклую лампу, сортировал цветы и травы и, когда ему удавалось точно определить их вид и семейство, казался себе настоящим исследователем.
Густав Бухэбнер забыл о своей жене, о Марии Лангталер, осталось только небольшое чувство вины по отношению к Ренате. Он забыл о своем договоре с бароном, забыл, что нужно вывезти станки из амбара Ганса Ахтерера. Закрытие его предприятия, которое прежде было для него таким ударом, сейчас не волновало его, он не задумывался о своем будущем.
В один из таких вечеров, когда он уже забыл счет проведенным здесь дням, Густав Бухэбнер понял, что впервые за свою взрослую жизнь он счастлив. Он решил не отказываться от этого счастья.
Ужасные сообщения, которые каждый день передавали по радио, его не беспокоили. Он знал о планомерной сдаче Сицилии, об оборонительных боях на Кубани, о боях местного значения на миусском фронте, об исключительном положении Дании, о сотнях тысяч погибших от бомбежек людей в немецких городах, о предательстве союзнических итальянских войск, но все эти события не имели для него никакого значения. Его ни в малейшей степени не интересовали пропагандистские речи о новом немецком чудо-оружии, он не прислушивался к подробному рассказу диктора об уничтожении четырех тысяч двухсот бандитов в районе к западу от Минска. Его спокойствие не поколебало известие о налете на венские предместья. Он знал, что его семья вне опасности. Он улыбался сообщениям об использовании навоза, о добыче кормов из морской растительности, о поставке в войска стойкого к мышам белья и об очередном призыве стрелочников железной дороги на военную службу. Он еле сдержался, когда хозяин в знак особого внимания в конце августа положил ему на стол венскую газету. Эти последние дни, прежде чем забрать Ренату из Бойгена, увидеть свою жену и уладить щекотливую ситуацию с Марией Лангталер, он хотел провести спокойно, ничем себя не отягощая.
Ему это почти удалось. Он равнодушно перелистал газету, пробежал глазами набранные мелким шрифтом сообщения о происшествиях. Необъяснимым образом его взгляд задержался на трех буквах. Они относились к маленькому предложению в одну строчку, в котором говорилось, что по подозрению в совершении хозяйственного преступления гестапо задержало барона Э. ф. Р. В этот же день Густав Бухэбнер оставил определитель растений, который он часами носил с собой, гуляя по полям и лесам, в гостинице. Он принял решение поехать домой и отдаться на волю событиям.
