Эмили Листфилд - Деяния любви
Он все время похлопывал пальцами по стакану, а потом по бедрам, расхаживая взад и вперед по квартире.
Он немного замедлил шаг и извлек чертежи своего будущего дома в горах из пустого ящика бюро, где хранил их в тонкой оберточной бумаге, заботливо оберегая от повреждения и утраты, словно некий талисман. Он разложил их на кухонном столе и принялся неторопливо, методично стирать и заново чертить прекраснейшие из линий в ожидании прихода утра.
Старший из двоих стариков притащился к зданию суда за час до того, как судебный пристав, потягивая сок из желто-коричневой упаковки, появился, чтобы отпереть двери. Старик быстро прошел в пустой зал и занял свое излюбленное место. Ради этого дня он принарядился в блейзер в бело-голубую клетку с бледно-желтыми пятнами на лацканах, его всклокоченные седые волосы сбились, обнажив лысину, которую им полагалась прикрывать, и торчали по бокам, словно крылья. В ночь перед заседанием он слишком волновался, чтобы заснуть. Когда вслед за ним прибыл его приятель, он распечатал коробочку с сушеными абрикосами, и оба принялись потихоньку жевать, пока зал наполнялся и публика рассаживалась по местам.
Ровно в девять тридцать Сэнди провела Эйли, одетую в синюю плиссированную юбку и белый свитер, на передний ряд. Новые туфли натирали Эйли пятку и скользили по мраморному полу, когда она проходила мимо рядов любопытных глаз. Когда они уселись на свои места, Сэнди крепко держала ее за руку, как ради нее, так и ради себя. Тед полуобернулся и взглянул на свою дочь, чистенькую, свежую и напуганную. Он мягко улыбнулся и увидел, как ее губы начали складываться в какую-то гримасу, которую он не сумел разобрать. Заметив это, Сэнди наклонилась и пригладила волосы Эйли, чтобы отвлечь ее, а Тед снова переключился на Фиска, шепча ему на ухо последний совет. Фиск осторожно кивнул. Несмотря на то, что он множество раз звонил Сэнди, ему так и не удалось добиться, чтобы она привела к нему Эйли. Он непроизвольно постукивал ногой по мраморному полу.
Судья Карразерс уже заняла свое место, когда дверь в зал в последний раз открылась. Сэнди обернулась и заметила, как Джон протиснулся в последний ряд. Прямо перед ним сидел Горрик с блокнотом и ручкой в руке. Она смотрела на его бесстрастное лицо, пока открывалось заседание, но он не реагировал.
– Защита вызывает Эйли Уоринг.
Сэнди крепко стиснула руку Эйли и прошептала:
– Только говори правду.
Эйли неуверенным шагом вышла вперед, приняла присягу и взобралась на возвышение, где находилось место для свидетеля.
Судья Карразерс обратилась к ней, ободряюще улыбаясь:
– Здравствуй, Эйли.
– Здравствуйте.
– Скажи, пожалуйста, сколько тебе лет? – спросила судья.
– Одиннадцать.
– Славный возраст, насколько мне помнится. А где ты живешь, Эйли?
– Раньше я жила на Сикамор-стрит. Теперь живу на Келли-лейн.
– С кем ты живешь?
– С моей тетей Сэнди.
– Эйли, ты знаешь, что такое правда?
– То, что происходило на самом деле?
– Очень хорошо. А знаешь ли ты, что такое ложь?
– Когда что-то выдумываешь.
– Хорошо. Ты только что приняла присягу. Ты понимаешь, что это значит?
– Я обещала говорить правду.
Судья Карразерс улыбнулась.
– Очень хорошо, Эйли. – Она повернулась к Фиску. – Можете приступать.
Фиск не спеша приблизился к Эйли, его губы раздвинула улыбка, как он надеялся, успокаивающая, только уголки, подрагивающие уголки губ выдавали некоторую неуверенность.
– Здравствуй, Эйли.
– Здравствуйте.
– Я постараюсь закончить как можно быстрее. Дорогая, ты, твоя сестра и папа 20 октября ездили на гору Флетчера на выходные?
– Да.
– Вы хорошо провели время с папой?
Эйли кивнула.
– Он говорил что-нибудь насчет того, чтобы поехать туда еще раз?
– Да. Он сказал, что в следующий раз мы поедем все вместе.
– И мама тоже?
– Да. Все вместе.
– Вы вернулись в Хардисон с папой и Джулией в воскресенье 22 октября?
– По-моему, да.
– Эйли, когда в тот день вы пришли домой, твои мама и папа начали ссориться?
– Да.
– А что ты делала?
Она взглянула на Теда, подавшегося вперед, к ней.
– Я пошла на кухню выпить стакан апельсинового сока.
– А где была Джулия?
– Она осталась в гостиной.
– Когда ты была на кухне, что ты слышала?
– Я слышала, как они ругаются.
– А прежде ты слышала, чтобы они так ссорились?
– Да.
– Точно так же?
– Думаю, да.
Фиск глянул в свои записи, потом на Теда, но его внимание было целиком поглощено дочерью.
– Эйли, ты слышала, чтобы Джулия что-нибудь говорила?
– Да.
– Что ты слышала?
– Джулия закричала: «Перестань! Нет!»
– И что ты делала потом?
– Я вышла в гостиную.
Эйли говорила так тихо, что судья Карразерс наклонилась вперед и сказала:
– Ты не могла бы говорить чуточку погромче, детка?
– Я вышла в гостиную, – повторила Эйли.
– И что ты увидела?
Эйли играла пальцами, крутя один вокруг другого.
– Что ты увидела? – опять спросил Фиск.
Она положила указательный палец на большой, потом большой – на указательный.
– Я видела, как Джулия набросилась на папу, – прошептала она.
Фиск расправил плечи.
– Это очень важно, Эйли. Я хочу, чтобы ты хорошенько подумала. Джулия набросилась на отца до или после того, как выстрелило ружье?
Эйли в последний раз покрутила пальцами.
– До того.
– Извини, я тебя не слышу.
– Джулия бросилась на него до того, как ружье выстрелило.
По залу громко пронесся шорох и ропот голосов. Старик на заднем ряду с таким жаром хлопнул приятеля по колену, что тот от неожиданности вскрикнул. Присяжные, вытянувшие шеи в сторону Эйли, на секунду обернулись. Сэнди впилась ногтями себе в бедро, бормоча проклятия, и, глянув на обращенное к ней в профиль лицо Теда, заметила, как на его лице медленно проступает улыбка.
– Ты уверена, что ружье выстрелило лишь после того, как Джулия набросилась на отца? – В голосе Фиска появилась уверенность, которую он раньше лишь изображал.
– Да.
– У меня больше нет вопросов.
– Она лжет! – выпалила Сэнди, задыхаясь, чувствуя, как у нее кружится голова.
– Соблюдайте порядок, – сказала судья Карразерс.
– Но ведь она лжет! – крикнула Сэнди, вскочив с места, вцепившись в дубовый барьер перед собой.
– Тихо, – потребовала судья Карразерс. – Я не допущу ничего подобного в этом зале! – Она изо всех сил стукнула молотком.
ЭПИЛОГ
Свет, проникавший снаружи сквозь лабиринт голых веток прямо перед тремя большими окнами, отбрасывал на некрашеный пол гостиной причудливые призрачные тени. Рабочие, строившие дом, советовали Теду расчистить побольше зарослей на участке в три акра, но он отказался. Дом – простой, без украшений, не загроможденный мебелью – стоял оазисом среди леса, грозившего поглотить его при малейшей возможности. Когда они только переехали сюда два месяца назад, последние листья день и ночь непрерывно скреблись в окна. Теперь, в разгар зимы, лишь серебристо-белый снег громоздился на карнизах, на ветках и на холмах, вздымавшихся позади, отражаясь в комнате. В ней не было вычурной мебели и ярких красок, на стенах не было ни картин, ни фотографий. Дом нельзя было увидеть с дороги. Он был точно такой, каким он его задумал.
