Елена Нестерина - Женщина-трансформер
И я не выдержала. Прислушавшись, не спускается ли кто из этих ублюдков по лестнице, шмякнулась об пол. О, какое блаженство! Чесаться сразу расхотелось. Я с хрустом в суставах потянулась, прошлась туда-сюда, помахала руками, улеглась на пол и закрыла глаза. Полежала. Эх, хорошо…
Но на полу опасно – надо лучше на стол перебраться. Услышу, что идут, тут же с него хрясь об пол! И снова как и было…
Я смахнула со стола последние крошки, легла, скрестив руки на груди – как «Панночка помэрла».
Нет, я не задремала, и меня не увидели пришедшие тюремщики во всей красе! Фиг вам! Я их услышала и успела всё сделать как надо. Думаю, природа берегла своё эксклюзивное изделие.
На меня без разговоров накинули сетку – не брезент, а сетку, в которой я тут же запуталась. И притянули ею к столу. Ну понятно – так я не смогу ни на кого напасть. Ладно.
Значит, убивать не будут, раз снова пришли рассматривать.
Но я же цыпляк-дохляк – пусть не забывают. Мне плохо живётся в неволе. Я скрестила крылышки, как херувимчик под куполом церкви, и нахохлилась. И больше ничего от меня добиться не смогли. Обсуждали, конечно, мои потенциальные возможности, рынки сбыта. Ага, стало быть, этот, распоротый, не конечный потребитель, а всё-таки перекупщик. Не такой уж важной птице я, значит, табло попортила…
Я вспорхнула, увлекая за собой сетку. Стража всполошилась. Но куда тут Жар-птице деваться? Я снова села. И, как уже стало традиционным, позакатывала-позакатывала в изнеможении глаза, да и аккуратно прилегла на стол. Снова примчались с кислородной маской (и откуда всё-таки она у них?), снова я кривлялась и слюни пускала.
И уяснила главное – им было меня не жалко. Потому что лечили они не живое существо, а свой страх лишиться прибыли. Я это отчётливо поняла по их словам и действиям. Да неужели правда?
И мне тоже стало их не жалко совсем. При первой же возможности пущу на ленты ещё чью-нибудь физиономию. Будет у них тут салон красоты на дому. Как это там называется – искусственное шрамирование. Скарификация? Во, подходи по одному.
Вдоволь наматерившись, мужики оставили меня одну. Интересно, они пришли к какому-нибудь решению или нет?
Какую бы им подлянку устроить? Или хотя бы как заставить расслабиться, чтобы они бдительность потеряли? Потому что пока они всё время в напряжении – нападения боятся. Если обнародую свою способность говорить, скажу: отпусти ты, старче, меня в море… Отпустят? Нет, это ж я уже поняла. Только увеличу себе цену. И, соответственно, усилю их желание подороже меня продать.
Может, сменить тактику и стать доброй птахой? Чирик-чик-чик, чирик-чик-чик, всем нужны друзья, чирик-чик-чик, чирик-чик – чик, даже воробьям… Покажусь ребятам улыбчивой, поклюю демонстративно со стола крошечек, посмотрю на них трогательно, всплакну – и они растают! И отпустят. Ага – деньги они на ветер отпустят… Размечтался, одноглазый, как говорили у нас в школе. Сама же знаю, что с мужиками по-доброму нельзя – они слабинку сразу чувствуют. Все, кроме Глеба. Он у меня уникум.
Глеб. Какое у него красивое древнерусское имя. Нинку оно когда – то тоже потрясло – потому что и папаня у Глеба был Глеб. Мне такое счастье привалило на склоне женских лет, а я буду рассиживаться по чужим подвалам? Не буду.
Потому что – идея! Да, это когда я думаю о своей ущербности и о том, что замуж никто не берёт, у меня прогрессируют сопливость и слабость. А когда вот такие опасные ситуации – прямо азарт какой – то неугомонный разыгрывается. Да ещё и любовь – главный двигатель прогресса.
Ну загнусь тут я, ну, расстроится Глеб – кому от этого будет хорошо? Какие-то люди решили, что имеют право распоряжаться моей свободой и жизнью. А я? Я должна бороться за свободу и жизнь, а значит, по моему договору с самой собой, вступили в силу форс-мажорные обстоятельства. И потому – я им спою.
Я постаралась использовать все средства, чтобы добыть себе свободу. Они не прокатывали. Остаётся последнее – убийство. Кто мне дал на него право? Форс-мажор. Допустимая самооборона. Возлечу я на воздуся, запою. И тогда… Как там?.. Кому слышати меня случится, таковый от жития сего отлучится. Отделятся их души от тел – и мой путь свободен. Ну, этому, укушенному и разодранному, который женщину ударил, я точно арию Каменного Гостя исполню. Ту, после которой он в ад проваливается. Вот и скатертью дорожка.
Как бы на моём месте поступил любой другой сказочный персонаж? Например, тот же Дарт Вейдер? Вспомнил бы он про непротивление злу насилием? Вот и я не буду.
Но ведь вся эта братия – наверняка чьи-то мужья, отцы. Для кого они деньгу зашибают? Только себе на водку? Вряд ли. Есть ведь у них жёны, дети, отцы-матери старые, которые ими, сыночками своими, гордятся. А они вон что творят, животину мучают. Ну а отделю я их души от тел – и что? Останутся детишки сиротами, увеличится количество одиноких женщин. Опять удар по нашему брату, в смысле сестре…
Снова жалость победила. Старики, женщины и дети – какие-то изначально убогие категории. Да, само выделение их в общую неполноценную группу формирует в сознании мужчин то, что они – то как раз самые полноценные, им, ответственным за этих немощных, и должен быть везде у нас почёт. А я так и пройду по жизни, плавно перетекая из одной номинации в другую: сначала была «дети», теперь «женщины» и к концу срока годности стану «старики»… Ничего приятного в этом нет. Особой заботы и уважения не ощущается.
Что это я про женщин и детей со стариками вспомнила? А, потому что жалко их стало.
Но жалость тут же забылась – потому что на арене появились отцы. С той же самой сеткой. И ещё какой-то дрянью.
Ой, сетку набросили, а сверху брезент. Чем-то застучали. Ай! К ноге, что это к ноге пристегнули? Оба-на – наручники! Всё, от стола мне далеко не отлететь – они прибили к нему цепочку, закреплённую наручником на моей ноге. Боятся, что я опять на голову кому-нибудь спланирую. Твари.
Брезент и сетку убрали, уселись на корточки и стали смотреть на меня. Я сидела на столе, не двигаясь, а они смотрели. Я сидела, они смотрели. Сидели, смотрели. И я, и они. Все сидели. Примчался третий – с жареной картошкой, колбасой, с пшённой кашей и помидорами, с… тьфу, с сырым мясом. Мужики оживились и принялись совать мне это всё под нос. Мясо так с размаху в рот запихнули. Взмахнув крыльями, я разметала продукты в разные стороны. Надо же, взрослые люди, а взбудоражились, ну прямо как дети в живом уголке при виде морской свинки.
Я злилась. Хотя всё это наблюдать было очень забавно. Но какие мне забавы! Металл наручника врезался в ногу. Как я ею ни вертела, лучше не становилось. Ой, больно! Выходит, теперь я могла только сидеть на столе. Оборотень в кандалах…
