Инсинуации - Варвара Оськина
Наигранное радушие стекало с лица Хиггинса дешёвым гримом, пока они в последний раз так открыто смотрели друг другу в глаза.
– Ты знаешь.
– Да. И у меня только один вопрос – за что?
– Прости?
Какой же дурой она была!
– Я хочу знать, за что вы так поступили со мной. – Боясь пропустить хоть одну из череды сменяющихся эмоций на враз побледневшем лице, Элис впилась в Хиггинса взглядом. – Меня не волнуют ваши мотивы, их оставьте себе. Не желаю даже знать. Но мне непонятно, чем я заслужила подобное отношение. Мне недоставало усердия? Была недостаточно сообразительна? Уделяла мало внимания проекту? Во мне что-то было не так?
Повисшая тишина убивала. Она втаптывала в ничто три года удивительных отношений, наставничества и… ах, нет. Этого ничего не было. Всё придумано. Элис на секунду сжала пальцами манжеты свитера, пока где-то слева Генриетта с силой сцепила руки в попытке совладать с напряжением. Подругу раздирало от противоположных желаний: остаться здесь и очутиться на другом конце Америки.
– Я, пожалуй, выйду, – пробормотала наконец Кёлль.
– Останься, Генри. У меня нет никаких тайн или скелетов в шкафу, мне нечего скрывать. Если я чем-то не устраиваю профессора, думаю, для него не составит труда сказать об этом вслух, – ровно откликнулась Элис. На лице появилась такая же половинчатая, как и у Риверса, полуулыбка, что заставила Хиггинса нервно сглотнуть, а затем подавиться собственным вздохом. А Эл заговорила: – Скажите, каково это – ощутить свою власть и всего лишь молчанием перечеркнуть шесть лет моей каторги? Каково это – скрывать от меня, врать и притворяться? У вас ведь были на это причины? Верно? Потому что иначе немыслимо. Ведь профессор Хиггинс, которого я знаю вот уже столько лет, никогда не поступал подло или нечестно. Профессор Хиггинс – это прекрасный и верный друг. Профессор Хиггинс всегда являлся примером заботы. А потому я жду ответа, профессор. За что? Что я сделала не так?
Она замолчала, а стены в аудитории эхом вторили судорожному поверхностному дыханию загнанного в угол мужчины. Где-то чуть вдалеке по-прежнему стояла вцепившаяся в стол Генриетта. И Элис мысленно вымаливала у подруги прощение за все слова, за тон, за унижение человека, которого та каким-то чудом имела несчастье любить.
– Проблема не в тебе, Элис, – наконец медленно произнёс Хиггинс. – Я хотел…
– Профессор, я предупредила, что не желаю слышать о ваших желаниях. Оставьте свои мотивы при себе. Разбирайтесь со своей совестью сами.
– Лучше бы ты действительно меня ударила, – пробормотал он, отворачиваясь.
– Профессор? – Элис сделала вид, что не расслышала или не поняла последней фразы. Ну а Хиггинс на мгновенье застыл, а затем ровно проговорил:
– Мне нечего сказать.
– Что же… – Элис поставила сумку на стол и достала ноутбук. – Тогда приступим к тому, за что вам платят деньги.
Мужчина дёрнулся, будто от пощёчины, и побледнел ещё больше.
– Эл, не говори так, не надо…
Но она не обратила внимания на эту мольбу, лишь уселась на стул и запустила программу. Послышался глухой стук каблуков и хлопанье двери. Значит, Генри всё же решила уйти.
– Я написала алгоритм для автоматического определения и дешифровки отдельных участков, – деловым тоном заговорила Элис, словно не было этих напряжённых минут. – В свою очередь профессор Риверс помог доделать необходимое интеллектуальное наполнение баз…
– Что у тебя с Риверсом? – резко и грубо бросил Хиггинс, отчего Элис вздрогнула. Его губы сжались в тонкую линию, а на скулах теперь играл лихорадочный румянец. Но Эл лишь чуть-чуть повернула голову, бросив тяжёлый взгляд на преподавателя.
– Даже несмотря на то, что данный вопрос я имею полное право проигнорировать, профессор, я отвечу. С профессором Риверсом у меня лекции по Искусственному Интеллекту, парочка не очень красивых ссор и вынужденное кратковременное сотрудничество, к которому вы нас склонили.
А ещё двусмысленные намёки, неприлично дорогие подарки, отвратительные медведи, дурацкие записки и прочий кошмар «Стандартизированного Списка Подкатов». Но Мэтью Хиггинсу знать это больше не полагалось.
– Ещё какие-нибудь вопросы, или мы всё же вернёмся к работе?
– Я просил сказать, если у тебя будут с ним проблемы…
– С профессором Риверсом, – перебила Элис, вновь выделив официальное звание главного бостонского интригана, – у меня проблем нет. Но ещё один личный вопрос, сэр, и у нас с вами они точно начнутся. Моя частная жизнь касается только меня, так не вынуждайте же врать, хитрить или отмалчиваться. Так что, можем ли мы вернуться к программе? Сэр.
Хиггинс ещё какое-то время смотрел в никуда, а затем молча уселся рядом. А через час, выйдя из кабинета после утомительной демонстрации, Элис набрала номер Генри и услышала закономерный вопрос:
– Что будет с покером в четверг?
– Ничего. Если Хиггинс захочет, пусть приходит. Он не перестал быть нашим руководителем и твоим другом.
– Спасибо, Эл.
– Пустое, Генри, – пробормотала она и вздохнула.
Больные чувства Хиггинса не трогали, но то, насколько в угоду своим желаниям он был готов наплевать на саму Элис, разбивало её вдребезги. Иллюзий не осталось. Тёплое и нежное общение раз и навсегда кануло в воды залива. И хуже всего, что профессор так и не понял, в чём был неправ.
15
Если к утру среды казалось, что простуда прошла стороной, то ночь четверга убила эти фантазии. Лёжа в кровати, Элис боролась с температурой и слабостью, пока отсчитывала минуты на светившемся в темноте циферблате. Сон не шёл, и она ворочалась с боку на бок. Вздохнув, она легла на спину и уставилась в тёмный потолок. В груди медленно, словно поворачивая тяжёлые каменные жернова, перемалывались разочарование и растерянность. Хотелось орать на Хиггинса, ударить как можно больнее, чтобы раз и навсегда выбить любые бредни из бледно-рыжей башки. Говорят, любовь – светлое и тёплое чувство. Ха! Придуманная любовь к Элис Чейн – чистый яд и безнадёга.
Риверс прав, ангелом она не была, и становиться им не желала, предпочитая не подставлять второй щеки, а бить в коленную чашечку. За годы, проведённые в интернате, Эл насмотрелась на Христовых Невест. Их лживая добродетель и праведность, приправленная высокомерной чопорностью, бесила. Да она даже от девственности избавилась при первой возможности, чтобы ничем не походить на… лицемерок! От поступка, конечно, за милю веяло ребячеством, но было уже всё равно.
Она снова перевернулась набок и свернулась клубком, словно это могло защитить от навалившегося дерьма. Покер сегодня был просто ужасен. Хиггинс пришёл на игру, и Элис не знала: причина была по-прежнему в ней, или он всё-таки что-то
