Старше - Дженнифер Хартманн
Мой желудок скрутило.
Тошнота подступила желчью к горлу.
Тихие, жалкие слова срывались с моих губ.
— Все… все не так. — Моя кожа покрылась холодным потом, руки дрожали. Я покачала головой туда-сюда, словно пытаясь вытряхнуть фотографию из ее головы. Попыталась дотянуться до нее, выхватить, но она отдернула руку. Слезы застилали мне глаза. — Тара…
— Это… это ты. — Она резко махнула фотографией в воздухе. — Это ты. В постели моего отца.
— Тара, — закричала я, задохнувшись ее именем. — Это не то, что ты думаешь, это не так, я… — Резко вдохнув, я прошептала: — Я люблю его.
Ее глаза расширились еще больше.
— Ты что?
Ей нужно было знать, что все по-настоящему. Это была не интрижка или развлечение.
Это была любовь.
С болью в сердце я провела рукой по щекам.
— Люблю. Я люблю его.
— Нет… — Она вытаращилась на меня, ее взгляд скользил по моему лицу, оценивая мои слова, осознавая последствия катаклизма и испытывая боль, как от картечи в ее коже.
Я шагнула к ней.
Она отступила.
Я протянул руку, прося понимания, безмолвно умоляя ее принять все как есть.
Но она продолжала пятиться, отступая назад.
С резким всхлипом Тара швырнула фоторамку на тумбочку и помчалась мимо меня к выходу из спальни, все еще сжимая в руках мою фотографию.
Она выбежала из квартиры.
Я стояла, как статуя, в центре комнаты, не в силах принять то, что только что произошло. Я взглянула на брошенную рамку, в которую все еще была вставлена другая фотография. Невинность, скрывающая смертельную тайну. Я не должна была давать ему свою фотографию, не должна была быть настолько глупой, чтобы думать, что доказательства наших грехов не будут обнаружены.
Вцепившись пальцами в волосы, я выскочила из квартиры и побежала за Тарой на стоянку, слезы заливали мои щеки и стекали по шее. Она уже сидела за рулем, вцепившись побелевшими руками в руль.
Я запрыгнула в машину и набросилась на нее с извинениями.
— Тара, пожалуйста. Мне так жаль. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Это просто случилось… это просто случилось, и я не смогла остановить это, и мы просто…
— Не надо.
Прижав руку к груди, я сжала ткань платья пальцами.
— Позволь мне объяснить.
Она сглотнула и завела двигатель.
— Тебе не нужно ничего объяснять.
Машина дернулась, и мы рванули вперед, выезжая с парковки на скорости, вдвое превышающей допустимую. Поездка прошла в тишине. Зудящей, липкой тишине. Каждый раз, когда оправдание или объяснение рвалось с языка, я проглатывал его, не в силах связать слова воедино.
Что я могла сделать? Как я могла это исправить?
В голове яростно крутились мысли. Мои конечности дрожали, а слезы лились, лились, лились, и я могла поклясться, что прошло всего несколько секунд, прежде чем мы въехали на подъездную дорожку Уитни.
Я попыталась снова.
— Тара, послушай меня…
В ответ на мои слова она выбралась из кабриолета и захлопнула дверь. Я смотрела, как она стремительно идет по дорожке к дому, а я просто сидела с несчастным видом, сломленная, совершенно потерянная.
Собравшись с силами, я вошла за ней в дом и увидела, что Уитни смотрит на второй этаж, куда, должно быть, убежала Тара.
Она нахмурилась и посмотрела на меня.
— Что происходит?
Я покачала головой, в горле клокотал крик.
— Ничего. — Затем я бросилась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки и бормоча себе под нос: — Все.
Когда я вошла, Тара сидела на своей старой кровати — теперь эта кровать стояла в гостевой комнате, — ее пальцы сжимали покрывало цвета фуксии, а рядом с ней лежала моя фотография. Я смотрел на нее, проклинала, хотела разорвать на мелкие клочки и развеять по ветру. Но она была обречена прилететь мне в лицо, как вечное напоминание о моем предательстве.
— Тара… мне так жаль. — Я закрыла рот рукой, мои плечи сотрясались от горя. — Пожалуйста, прости меня. Я не хотела причинить тебе боль.
Она подняла глаза, медленно, вяло, брови сморщились у переносицы.
Она молчала. Словно застыла.
Я шагнула к ней, охваченная отчаянием.
— Я столько раз хотела тебе сказать. Ты даже не представляешь, это просто убивало меня. Клянусь, я не хотела…
Тара вскочила с кровати, оборвав мои слова на полуслове.
Сначала я подумала, что она собирается дать мне пощечину, толкнуть меня, обрушить на меня свой гнев.
Но я замерла, когда она бросилась ко мне, притянула к себе и крепко обняла.
Все мое тело напряглось.
Шок охватил меня.
Сердце затрепетало от надежды, от осознания того, что, возможно, я зря предполагала худшее. Может быть, мы с Ридом недостаточно доверяли ей, что она сможет принять нас, смириться с нашими отношениями.
Может быть…
У нас все будет хорошо.
Вздохнув с облегчением, я закрыла глаза и крепко прижалась к ней, впитывая тепло ее объятий.
— Боже, мне очень жаль. — Я опустила голову на ее плечо. — Мне так жаль, что я не сказала тебе раньше. Я так хотела. Правда.
— Ш-ш-ш. — Она прижала меня к себе, гладя по волосам. — Тебе не за что извиняться.
Я улыбнулась, в глазах стояли слезы.
Слава Богу.
Все это время мы ошибались на ее счет. Вся эта боль и душевные терзания были напрасны.
Тара была умна.
Она все понимала.
— Ты через столько всего прошла, Галс, — продолжала она, успокаивающе проводя рукой по моей спине и прижимая меня ближе. — Я даже не могу себе этого представить.
Я кивнула, слезы текли по моим щекам.
— Да.
Мы стояли так в течение одного затянувшегося удара сердца, одного драгоценного момента, когда она была моей лучшей подругой, а я — ее, и ничто и никогда не могло встать между нами.
Но потом она отстранилась.
Тара смотрела на меня, ее взгляд стал твердым, как камень.
Она сжала мои плечи, стиснула челюсти, и ее лицо исказилось от ярости.
— Послушай меня, — заявила она ледяным тоном. — Это не твоя вина.
Шмыгая носом, я посмотрела на нее в ответ, чувствуя, как внутри меня зарождается замешательство.
— Что ты…
— Это вина моего отца.
Я моргнула, мой желудок свело. Легкие сжались.
Тара ухватила меня за мизинец и крепко сжала.
А потом она закончила словами, которые были хуже смерти.
— Он соблазнил тебя, Галлея, — мрачно сказала она. — И это не сойдет ему с рук.
ГЛАВА 31
— Папочка, мне страшно.
Солнце отражалось от ее шлема «Care Bears», а две каштановые
