Любовь под зонтом - Иринья Коняева

— Ты великолепна, просто великолепна, — севшим голосом произнёс Дима, когда страсти поутихли. — Если бы уже не любил тебя до потери пульса, сейчас ты точно свела бы меня с ума окончательно, ведьмочка моя.

Настя ощущала странное единение с миром, с собой, с мужчиной, который сейчас признавался ей в любви. Во всём произошедшем чувствовалась какая–то правильность. Будто так и должно быть. Он, она, окружающий мир, естественный и прекрасный.

Взгляд рассеяно скользил по траве, местами примятой, по мелким цветочкам разных оттенков голубого и жёлтого, по стволам деревьев…

— Дима, клещи! — всполошилась Настя, перебивая парня и подскакивая. — Срочно! Срочно давай смотреться! Они не сразу кусают обычно, но мы же голые!

— Да ты что! Серьёзно? Не может быть! — Димка привстал на локте и любовался обнажённой язычницей.

— Не паясничай. Посмотри, пожалуйста, на мою спину.

— А на жопку можно? Спина у тебя, конечно, тоже красивая, но…

— Дима! — Настя сердито топнула босой ножкой.

Осмотревшись и перетряхнув вещи, молодые люди оделись и приступили к тому, за чем, собственно, они пришли в лес — к землянике. Крупные сочные ягоды одна за другой отправлялись в корзинки, а парочка болтала обо всём на свете.

— Кстати, я вот что тут подумал сейчас, — очнулся Дима. — Нас, похоже, бабуля твоя специально вдвоём в лес отправила.

— Почему ты так подумал? — Настя выгнула бровь один–в–один, как это делал он.

— А потому, что с нами близнецов не отправили.

— Слушай, а ведь точно! Нас всегда всей бандой отправляли за ягодой, а здесь… Ну, бабуля! Сводница, — недоверчиво рассмеялась Настя. Она всё ещё не могла свыкнуться с мыслью, что родные уважают и принимают её право на личную жизнь.

— Я и раньше счастливый был, а теперь в два раза счастливей стану! — заявил Димка голосом Кота Матроскина. — Они у тебя охренительные. Вот правда.

Настя и не спорила. Она вообще не ожидала такого понимания и поддержки от старших родственников. А здесь всё складывалось на диво удачно, словно в противовес тому, что творилось дома.

Даже дедуля, строгий и немного тираничный, и тот полюбил Димку. В комплиментах дед, конечно, не рассыпался, да и вообще об этом не говорил, но по его поведению, по некоторым фразочкам Настя сама сообразила, что к чему.

Дима, между тем, делился сокровенным:

— Что Полина Семёновна, что Иван Иваныч — это просто мечта, а не бабушка с дедушкой. Моя золотая мечта. У меня бабушка одна, я тебе уже говорил. Её зовут Елизавета Дмитриевна. И характер у неё… Знаешь, она мне очень напоминает жену старика из Золотой рыбки. Ей сложно угодить. — Он отставил наполненную корзину в сторону и взял другую.

Со стороны казалось, будто он тянет время, подбирая слова, и это на самом деле было так. Когда Дима продолжил сбор ягоды и рассказ, Настя едва не прослезилась.

— Я пытался, честно пытался… Только это бесполезно. А мама всё таскала и таскала меня к ней. Не по своей воле, не подумай, что у меня ма — какой–то изверг. Просто если она меня не привозила, бабушка выносила мозг папе. Чего там только не было! Потом мама психанула, разругалась с ней вдрызг и, ты знаешь, это, конечно, нехорошо, но мы зажили куда спокойнее. Даже отец признал. Бабушка дуется до сих пор, но в наши дела больше не лезет. А я… — Он медленно выдохнул, успокаиваясь. — Короче, я к ней ни ногой. Не могу. Как вспомню, что она про ма говорила, как её унижала! Зла не хватает.

Настя сидела с круглыми глазами, даже землянику собирать прекратила. Ей всегда казалось, что у Димки — добродушного, весёлого, открытого Димки, — отличная семья и никаких скелетов в шкафу. Когда она впервые побывала в доме его родителей, только убедилась в своём предположении. И сейчас она просто обалдела. Это казалось просто невероятным.

С каждым днём Дима открывался всё больше. Он давно перестал казаться ей легкомысленным, но именно сейчас она поняла, как глубоко он чувствует, как сильно переживает.

Его голос не дрожал, руки тоже действовали чётко, не выдавая внутреннего волнения, но она видела, чувствовала, ощущала каждой клеточкой тела — ему больно.

— Дим, — Настя стала на колени рядом с сидевшим на корточках парнем и обняла, — мне кажется, ты не совсем прав. Она ведь тебе тоже родная и по–своему наверняка тебя любит, просто не умеет выразить. Её не научили. Они жили в тяжёлое время. Ты, наверное, даже лучше меня знаешь, как там после войны всё было. Я стараюсь не читать и не смотреть об этом, мне ужасно не по себе становится. А они там жили. Это же ужас! — Она немного отстранилась, ровно настолько, чтобы заглянуть в родные серые глаза, печальные и безумно серьёзные.

— Это да, — согласился Дима.

— Вот, — протянула Настя и снова крепко обняла, зашептала на ушко: — Давай мы к ней съездим вместе. Попробуем. Один раз. Просто дадим ей шанс. Пожалуйста.

— Зачем тебе это? — хрипло спросил он и прочистил горло. Тема была слишком тяжёлой, слишком неприятной.

— Потому что я тебя люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. Совсем счастлив. А семья — это очень и очень важно. Может, мы с ней тоже не поладим, она меня возненавидит, но мы должны проверить. Я никогда не прощу себе, если мы этого не сделаем. Она ведь твоя бабушка! Бабушка — это… это святое, блин!

— Это твои бабушка с дедушкой — святые люди, а моя — та ещё мегера.

— Ты ведь давно у неё не был, — тихо–тихо сказала Настя. — А вдруг она сильно болеет или…

— Папа бы сказал, он–то с ней видится регулярно, — возразил Дима, но сердце ёкнуть успело от страха за не самую любимую, но и не безразличную ему