Анна Стриковская - Неправильная женщина
— Вчера Жан Мишель пригласил ее для беседы. Она хотела посоветоваться. Слушай, так жалко, что я не смогу присутствовать на этом разговоре. Я даже представить себе не могу, о чем пойдет речь. Всего интереснее было бы, если устроить так, чтобы она меня не видела и о моем присутствии не догадывалась.
— Зачем?
— Я же не знаю, какая она, когда меня нет рядом, и часто об этом думаю.
— Ну, кое-что я могу тебе устроить. Не присутствие, это исключается. Ты не против, если получишь всю информацию постфактум?
— Да ради Бога!
— Я могу записать все на диктофон. Дам его Жану Мишелю, а потом заберу. В техническом прогрессе есть свои хорошие стороны.
Я обняла Анри, прижалась к его груди и потерлась об нее носом. Он погладил меня по волосам и шепнул в ухо:
— Я ухожу, поспи до восьми. А на завтраке встретимся. У меня есть еще одна гениальная идея, она тоже должна тебе понравиться.
— Ну вот, заинтриговал, я теперь не засну…
— Заснешь, заснешь.
Встал, собрал с пола свои вещи. Их оказалось немного, Анри, оказывается, свой смокинг предварительно снял и пришел вчера в шортах и футболке на голое тело. То-то я не заметила, когда он раздевался. После чего он оделся и выскользнул в коридор. Я встала, закрыла за ним дверь, сходила на всякий случай в душ, и снова легла. Думаете, не заснула? Заснула как миленькая, и видела эротический сон, который был повторением и продолжением яви. Проснулась я в полдевятого.
Полюбовалась на себя в зеркало. Боже, ну и вид! Осунулась, под глазами синяки, а сами глаза просто неприлично сияют. И вид чересчур довольный. Попробовала что-то с этим сделать — ничего не получилось. Теперь все сразу догадаются, чем я ночью занималась. Ой, тут же стоят два грязные стакана!
Я вскочила, взяла стаканы, бросилась в ванную и вымыла их. Только поставила на столик у кровати, как раздался стук в дверь. Я запахнула халат и величаво произнесла:
— Войдите.
Пришел Бертло, принес мои вещи. Все выглядело так, как будто только из магазина. Даже мои полотняные брюки, на которые я, после купания в пруду с тиной, и барахтания в грязи на берегу, махнула рукой.
Я поблагодарила и выразила восторг тем, что вещи как новые. Бертло мои восторги показались неуместными: он просто хорошо делает свою работу, ничего сверхъестественного. Переспросив, не надо ли чего, он с достоинством удалился.
Я тут же влезла в любимые брюки и отправилась завтракать.
Сцена в столовой напомнила мне «Сагу о Форсайтах». Гости сходились по одному, накладывали на тарелки еду, в изобилии расставленную на большом столе, собирались группами и вели светские беседы. От своих предшественников начала прошлого века они отличались демократизмом в одежде. Из-за жары мужчины были в шортах и майках, дамы — в легких юбках или брючках и открытых топах. Вся цивильная одежда была на прислуге: мальчики под руководством папаши Бертло были облачены в белые рубашки, галстуки, черные брюки и такие же жилетки.
Анри еще не было, так же как и хозяина дома.
Молодежь толпилась у окон, наворачивая бутерброды с соком. Я взяла омлет, налила чашку кофе и пристроилась в незанятом уголке. Огляделась: особого внимания моя катастрофически довольная физиономия не привлекала. Судя по выражению лиц, эта ночь для всех прошла с большим успехом.
Ко мне подсела пришедшая следом баронесса Лиза. Тоже с кофе и омлетом. Стала меня расспрашивать, как я собираюсь проводить две недели в Бельгии.
— Пока даже не представляю себе. Я не стала строить планов заранее, потому что не знала, что меня ждет. А я очень не люблю, когда планы срываются.
— Эрик говорил, что они собираются всей компанией на море. Как я понимаю, в Нормандию, то ли в Гранвиль, то ли в Трувиль. Вы поедете с ними?
— Нет, зачем портить ребятам удовольствие?
— Тогда я лучше посвящу Вас в наши планы. Сегодня вечером большинство разъедется. Дети — на море, остальные — по домам. Останутся наши банкиры, будут вырабатывать стратегию на предстоящий форум.
Я вспомнила, что какая-то колоссальная ежегодная банкирская тусовка должна была состояться в Брюсселе на следующей неделе. Оказывается, попала в точку: Лиза имела в виду именно это мероприятие.
— Мы все переберемся в Брюссель во вторник, когда будет открытие. В пятницу закрытие. А в субботу Жан Мишель устраивает прием для участников здесь, в этом доме. Считается, что получить приглашение в замок де Кассаль — большая честь. А после этого и мы отправимся на море, только не во Францию. У меня домик у моря около Остенде. Так что подумайте. Если не хотите ехать с молодежью в Трувиль, можете посмотреть Бельгию, машина для Вас найдется, а потом присоединитесь к нам в Остенде.
Я поблагодарила и сказала, что подумаю. Все так заманчиво, выбор затруднителен…
В этот момент появился Анри. Он вошел в столовую и направился прямо ко мне. Выражение его лица не оставляло сомнений в характере наших отношений. Народ отвлекся от своих тарелок и уставился на нас. Корбелон заговорщически подмигнул мне и препротивно осклабился. Лиза с удивлением посмотрела на Анри, потом перевела взгляд на мое лицо и улыбнулась с пониманием.
— Надя, не хочу навязывать Вам решение. Если у Вас есть другие варианты, Вы абсолютно свободны в своем выборе.
Анри услышал и тут же встрял:
— Именно другие варианты, Лиза, ты как всегда права. А Жан Мишель еще не появлялся?
— Нет, он, как обычно, завтракает в кабинете перед компьютером. Говорит, процесс питания стимулирует умственную деятельность. Он тебе нужен?
— Будет нужен чуть попозже. А пока я позавтракаю.
Он развернулся и отправился к столу. Наложил себе на тарелку целую гору, вернулся, сел рядом с нами. Наступило неловкое молчание. Я не знала, что сказать, Анри поедал паштет, а Лиза не пыталась нам помочь.
Я допила кофе и встала.
Анри тут же поднялся вслед за мной:
— Хочешь еще кофе?
— Нет, спасибо, я пойду выйду на воздух.
— Я с тобой. Прости, Лиза, мы тебя покинем, — Одной рукой он держал тарелку, другой взял меня под локоток. Мы вышли в сад и сели рядом на парапет под тенью перголы, увитой цветущим ломоносом. Точнее он меня усадил.
Я продолжала молчать. Если честно, хотелось заорать и начать скандалить, упрекая Анри в том, что он поставил меня в идиотское положение, выставив перед всеми своей любовницей. Но я и вообще не склонна орать, а уж на чужом языке это сделать просто невозможно. Не получается. Поэтому я тупо молчала, уставившись в землю.
— Не сердись.
— Я не сержусь.
— Сердишься, я же вижу. Ну, что сделать, чтобы ты развеселилась? Хочешь, на колени встану?
