Тарун Дж. Теджпал - Алхимия желания
— Мой отец говорил, что самые мудрые люди — те, кто знают границы своей мудрости.
Физз была слишком занята совещаниями с каменщиками и плотниками, чтобы беспокоиться обо мне. Несколько раз она приходила и говорила:
— Великий господин чинчпокли за работой!
В окно напротив нашей постели я видел, как изменялся день. Утром на листьях дуба ожили болтающие птицы, потом листья заблестели под лучами полуденного солнца, а вечером они танцевали с порывами ветра; с приближением ночи они побледнели и успокоились. Когда я отбросил в сторону одеяло, сохранившее запахи сна, чтобы встать и помыться, день прошел, и я прочитал почти десять страниц.
Этого было достаточно, чтобы зацепить меня.
Каракули было трудно читать, и язык был сложный с ужасной грамматикой и ошибками. Часто казалось, что предложения следовали друг за другом не в логическом порядке. Приходилось возвращаться, чтобы понять то, что было написано. Тот, кто так плохо написал шестьдесят четыре книги, демонстрировал невероятную самоуверенность.
Но содержание. Но содержание…
Когда я вышел на террасу, Физз спросила:
— Так что он пишет?
— Ничего, — ответил я.
— То есть?
— Это пишет она.
Странно, но прошла минута, прежде чем Физз переспросила:
— Ты хочешь сказать, что это пишет женщина?
— Да, — подтвердил я. — Нам следовало это понять по почерку
— И кто она?
— Мне удалось прочитать только десять страниц. Из них невозможно понять.
— Очевидно, она жила здесь?
— Я тоже так думаю. Откуда еще мог появиться сундук с этими записями? Должна быть женщина, к которой он имеет отношение. Та, которая построила дом.
— Как ее звали?
— Пока не знаю. Тафен называет ее Мадам. Я не думаю, что он тоже много о ней знает. Я спрашивал его пару раз, и он всегда отвечал туманно. Просто говорил, что она была смелой, очень храброй. По его словам, даже белые люди боялись ее.
— Что ты нашел?
— Я рассказал тебе. Очень немногое. Просто удалось прочитать десять страниц. Это очень сложно. Синтаксис плохой, почерк неразборчивый — нелегко понять.
Физз встала и начала утаптывать землю вокруг серебристого дуба, который мы посадили на террасе. Несколько ударов с правой стороны — и растение немного выпрямилось. Его листья почернели по краям. Возможно, из-за мороза. Она вытерла свои шлепанцы пучком травы и сказала:
— Так что ты выяснил?
— Прочитав десять страниц? — усмехнулся я. — Леди Чаттерлей владеет нижними Гималаями.
— Что?
Мне потребовалось десять минут, чтобы объяснить то, что я имел в виду. Физз недоверчиво заохала. Она не знала, говорю я правду или подшучиваю над ней.
Наконец она спросила:
— Так что это? Своего рода роман?
Я сказал, что понятия не имею.
— Материал потрясающий, но я не знаю, правдивый или выдуманный.
— Но я должна сказать, что ты не потерял способность находить самые грязные отрывки в любой книге! Шестьдесят четыре части, и ты находишь нужные десять страниц!
Ночью, когда я собирался снова взять дневник в постель, я кое-что вспомнил. Я немедленно зашнуровал кеды, натянул куртку и попросил Физз сделать то же самое.
— Куда ты хочешь идти? — спросила она.
— Давай поговорим с Тафеном.
— Сейчас?
— Мне нужно кое-что у него спросить.
— Сейчас?
— Сейчас!
Багира, которую мы приобрели у армейского офицера в отставке в Бхитмале, была еще восьминедельным щенком — черный комочек меха, который ел и спал весь день в плетеной корзине на кухне. Поэтому не было собаки, которая могла бы сопровождать нас, но я взял гладкую палку из сандалового дерева, которую мы купили как-то в Джанпате, а Физз держала маленький черный фонарик. Он прорезал острую дыру в темноте и дьявол не прыгнул на нас у нижних ворот.
Когда мы свернули с дороги на извилистую тропу в сторону дома Тафена, под нашими ногами хрустели опавшие листья дуба и гравий, этот звук заставлял собак волноваться. Голая лампа, подвешенная на мыльном дереве, где тропа на последнем участке поворачивала, смотрела, на зловещие тени вокруг. Когда мы повернули, лаянье собак стало ужасным. У него было много тональностей: дикий лай, низкое рычание, резкое тявканье, и непрерывный вой, который должен был разбудить долину. Но мы были там прежде — когда покупали дом — и знали, что, когда опускается первая завеса темноты, Тафен привязывает своих собак внутри двух больших клеток с железными решетками, которые стояли по бокам от двери его дома. Гулдаар — пятнистый — любил есть собак и мог убить этих четырех дворняжек несколькими ударами лапы. Иногда ночью леопард приходил и садился напротив клеток, и у собак переворачивалось все внутри, и они превращались в мяукающих развалин.
Тафен приложился к спиртному и сидел на своем стуле. Его тонкие руки висели по бокам, кончики пальцев касались зеленого линолеума на полу. Стакан, наполовину наполненный золотой жидкостью, был зажат в его правой руке. Круги золотого цвета — сотни кругов наслаивались друг на друга — покрывали пол вокруг стула, напоминая о золотых вечерах. Маленький телевизор трещал напротив Тафена. Единственный канал, который транслировался здесь, — это национальный канал, «Дурдаршан», приходилось каждый день поворачивать антенну на крыше, чтобы добиться приема. Сейчас ничего не было слышно, кроме треска, и ничего не было видно, кроме неясных фигур.
Мы сели на какие-то предметы мебели яркого цвета с изогнутыми ножками и спинками.
— Иди и раздели его со мной! — закричала Дамианти. — Почему одна Дамианти должна ощущать на себе мудрость великого Тафена Обманщика, шейха Чилли Кумаона!
И она ушла за новыми стаканами.
— Стефен, скажи мне кое-что, — попросил я.
— Почему я должен тебе что-то говорить? — спросил он. — Почему я кому-то должен что-то говорить? Кто-то мне что-нибудь рассказывает? И кто ты?
— Стефен, когда я пришел в твой дом в первый раз, у тебя на стене висел портрет женщины, — сказал я. — Кто это? И где портрет?
— Это королева Шеба, и она спит, — ответил Тафен-: — И она не спит с такими черными, как ты!
Дамианта пришла с двумя толстыми стаканами на пластиковом подносе и предложила их нам с наполовину полной бутылкой «Бэгпайпера». Но я был не в настроении пить.
— Заткнись, Стефен, и отвечай на мой вопрос! — закричал я.
Физз положила на мою руку свою и сказала:
— Я думаю, нам следует уйти.
Но я не хотел возвращаться. Тафен смотрел на меня налитыми кровью глазами. Он взял стакан, осушил его и расставил свои тощие бедра.
