Изабел Уолф - Вопрос любви
— Хорошо, спасибо — только я ненадолго. Погода такая замечательная, что я собираюсь на улицу…
— Ловить этот день, — закончила она за меня. — Отличная идея. Вперед, девочка моя. Как говорил Филипп Ларкин[72], «о, нашей жизни дни… даны они для счастья». — БУМ!!! — Чертов ящик…
— Что вы хотите посмотреть?
— Ай-ти-ви сделала двухчасовую программу «Сто худших фильмов всех времен и народов», и я очень хочу ее увидеть.
— Зачем?
— Потому что семь из них мои! — с гордостью провозгласила она.
Она снова пнула телевизор. Я нагнулась и изучила корпус, а затем понажимала одну кнопку сзади. Изображение стабилизировалось.
— Вот.
— О, спасибо вам, Лора! А где эта кнопка?
— Вот она.
— А я и не знала.
— А как вы пережили отключение электричества? — спросила я.
— Нормально — я люблю темноту. В темноте все как-то проясняется. Вы меня понимаете?
— О да! — После вчерашней ночи я была готова согласиться с нею. — У меня для вас есть кое-что, Синтия.
— Правда? — Я вручила ей пакет, и она тут же его открыла. — Вот это да. — Синтия достала халатик. Она скользнула в него — он очаровательно смотрелся на ней — и взглянула в зеркало над камином. — Какая прелесть, Лора! — сказала она. Ханс лапой тронула поясок. — Но я не могу его принять… Я хочу сказать, это так щедро с вашей стороны… — Она смотрела на меня с недоумением. — Вам он не нравится?
— Нет. Это был нежеланный дар, — объяснила я.
— А. От?.. — Я кивнула. — Значит, не срослось?
Я покачала головой:
— Боюсь, ваше предсказание сбылось.
— Я так и поняла, — сказала она, наливая мне чашку кофе. — В ту же секунду, как увидела его. Все дело в его ауре. Слишком много оранжевого — он дисгармонирует с вашим фиолетовым.
— Я с пренебрежением отнеслась к тому, чем вы занимаетесь, — сказала я. — И была слишком категорична. Простите.
— Вы даже считали, что это надувательство, — сказала она добродушно.
— Да, я так считала. Но теперь я менее скептична.
— Так, значит, есть многое на свете, друг Горацио…
— Да, определенно.
Я взяла одну из ее листовок. «Ясновидящая Синтия раскроет вам все о вашем прошлом, настоящем и будущем».
Потягивая кофе, я поняла, что во многом Синтия в отношении моей жизни оказалась права — мне не хватало двоих людей: «Вы долго не виделись с ними… вы любили их… Вы не хотели, чтобы все закончилось…» Как правильно! Ее слова о моей нынешней жизни тоже оказались верны. «В воздухе веет романтикой. Но не с ним. Что же касается будущего…»
— Приближается развязка, Лора. Я вижу это… — говорила она теперь. Она имела в виду развязку моих отношений с Люком, но она уже произошла сутки назад. — И новое начало. — Она отпила кофе, затем закрыла глаза. — Вижу озеро, — сказала она спустя несколько секунд.
Я улыбнулась:
— В самом деле?
— Да. Дивное озеро, а вокруг просторы. Листья все пожелтели. Осень. Какие-то животные. Вхожу с ними в контакт. Погодите-ка… — Она свесила голову на одну сторону. — Как странно, — сказала она, морща лоб. — Похоже на… кенгуру…
— Это не кенгуру, — радостно сказала я. — Это валлаби.
С улицы доносились пронзительные гудки машин и возгласы протестующих.
— Что ж, спасибо за кофе, Синтия. Теперь пойду пройдусь. Там, снаружи, похоже, весело.
— Спасибо вам, Лора, за это. — Она похлопала по халатику. — Не хочется даже снимать.
Я прогулялась до конца Бончерч-роуд и, дойдя до Лэдброук-гроув, увидела участников движения «Улицы свободы» на мотоциклах, взбиравшихся вверх по склону, примерно человек двести, все дули в свистки и гудели сигналами, — а с ними антикапиталисты в масках Буша и Блэра и в костюмах других воротил. Это напоминало карнавал в Ноттинг-Хилле.
«Нет — бомбам, политикам и границам!» — гласили плакаты. «Расщепляйте грушу, а не атом!» Слоганы были написаны у них на спинах, груди и на огромных плакатах на шестах. «Солидарность с беженцами — даешь свободное перемещение людей, а не товаров! Занимайтесь переговорами, а не войной!» Протестующие были одеты в клоунов, викингов и священников или просто обернуты в газетные страницы из «Файнэншл таймс». Один из мотоциклистов был в белом костюме для крикета с надписью «Выбьем дух из капитализма!» на футболке. Два анархиста держали в руках огромный баннер: «Почему у полиции монополия на насилие?» Сами полицейские тем временем нервозно поглядывали на протестующих, стараясь казаться спокойными.
— Еще одно слово, и я тебя арестую, — пригрозил один полицейский человеку, одетому в свадебное платье с кружевами.
— Отвали, фараон!
— Еще одно слово, и я тебя арестую!
— Отвали, фараон!
— Еще одно слово, и я тебя арестую!
— Отвали, фараон!
Зазвонил мой мобильный.
— Лора?
— Том. — Я сделала звук громче, чтобы лучше слышать. — Как ты там? — спросила я, указательным пальцем затыкая левое ухо.
— Спасибо, нормально. А ты?
— Я тоже, спасибо.
— Хорошо. А теперь я хочу задать тебе очень серьезный вопрос.
— Да? Какой?
— Ну… ты правда сказала Нэрис, что, по-твоему, я самый шикарный, красивый, замечательный, великолепный, сексуальный, умный мужчина из всех, кого ты когда-либо встречала? Она недавно забегала проверить, как идут дела, и поведала мне, что ты сказала ей все это, без преувеличения. Я, конечно, достаточно благоразумен, чтобы не принять ее слова за чистую монету, — сказал он. — Вот и решил проверить. Так… это правда?
Секунду я колебалась.
«Все, что тебе нужно, — это любовь».
— Да, Том, — сказала я. — Правда.
Вместе с демонстрантами я дошла до Лэдброук-гроув, а там они оставили меня, направившись в Уэст-Энд, а я свернула в Холланд-парк. Пройдя в ворота, я почувствовала себя в тысячу раз счастливее, чем двадцать четыре часа назад, когда в последний раз входила сюда. Почему-то, после того как я все рассказала Тому, стало легче. Сегодня я уже не избегала детской площадки, как раньше. Я даже немного постояла рядом, наблюдая, как дети раскачиваются на маленьких качелях, скачут на пружинистых лошадках, карабкаются на «паутинки» и просто увлеченно, возятся в песке. И я знала, что однажды приду сюда со своим ребенком, ведь у меня еще есть шанс.
Я верю, что, если искренне желаешь детей, они появятся в твоей жизни тем или иным образом.
Еще в самом начале Лэдброук-гроув в газетном киоске я купила «Ивнинг стандард», и теперь, усевшись на скамейке, раскрыла газету. Поскольку сегодня выходной, выпуск был тоньше, чем обычно, — несколько слов об отключении электричества и его последствиях, две страницы о майской демонстрации, немного новостей из-за границы, обзор культурных событий, и тут, в разделе обзоров СМИ, мое внимание привлекла статья под названием: «УСЛУГИ НОРМАННА БОЛЬШЕ НЕ ПОНАДОБЯТСЯ». Она была о Скривенсе. В ней говорилось, что Р. Соул выгнал его за то, что тот от его имени покупал акции компании, подозреваемой в незаконных экспериментах над животными. Всем известно, что у Р. Соула пунктик насчет животных. Я вспомнила об ужасной заметке в «Инкогнито» и в каком кошмарном свете были преподнесены события, сколько боли и тревог мне пришлось пережить из-за этого, — не удержалась и украдкой улыбнулась.
