Мери Каммингс - Наследница
— Так она что — приехала у тебя денег на ремонт просить?
— Не совсем, просто через полтора месяца состоится семейный совет... или собрание акционеров — это, в общем, одно и то же. И там будут нюансы, которые зависят от меня, — улыбнулась, пожав плечами, — я же теперь глава семьи.
Когда Алек в свое время сказал это, Теду его слова показались шуткой — но, похоже, сейчас она вовсе не шутила.
Чтобы скоротать время, он спустился в свое любимое место — библиотеку, зачитался и не сразу понял, что прошло уже полчаса, а Рене все не возвращается. Решил тихонько подойти к двери кабинета со стороны бывшей гардеробной Виктора и послушать, что там происходит — если станет ясно, что тетя Жермен окончательно достала Рене, можно будет войти и «напомнить», что они куда-нибудь собирались и уже опаздывают.
Конечно, подслушивать под дверью нехорошо, но, поднимаясь по лестнице, Тед мысленно отпустил себе этот грех: на что не пойдешь ради благого дела! Усмехнулся, подумав, что его профессия не располагает к излишней деликатности — и замер, прислушиваясь к голосам, доносившимся из-за двери.
Точнее, к голосу графини де Клери — говорила именно она:
— ...Откуда ты знаешь, какая у него наследственность?! Может, у него в роду были уголовники или убийцы-маньяки! И потом — эти руки... и этот костюм! Послушайся моего материнского совета, ты должна думать о своей репутации, а не только о сиюминутных желаниях!
Так речь шла о нем... о нем, а вовсе не о деньгах! Тед знал, что должен немедленно развернуться и уйти — но стоял, оцепенев, испытывая странное ощущение, похожее на болезненное, мазохистское удовольствие: все-таки он был прав!..
— Я уже послушалась одного материнского совета — и истратила шесть лет жизни на подонка! Так, может, хватит мне подобных советов?! — голос Рене был почти неузнаваем — столько злости в нем прозвучало.
— Тебе сейчас нужен кто-то респектабельный, из хорошей семьи...
— Вроде вашего бездельника-зятя, который за всю свою жизнь ничего, кроме триппера, не заработал и трахает все, что движется? — впервые на памяти Теда она произнесла это слово, не поперхнувшись. — А про маникюр — уж не вам бы поминать!
Ответа он не услышал — очевидно, графиня онемела от подобных выражений, а Рене продолжала, повышая голос, почти крича:
— Я не хочу больше слышать никаких нападок на Теда и никаких сплетен у меня за спиной! Если вы хотите быть приняты в этом доме, то должны относиться с уважением...
Тед наконец сумел сдвинуться с места и пошел, сам не зная куда — лишь бы подальше от этой двери. Уши горели, хотелось спрятаться, чтобы никого не видеть и не слышать, и было почему-то невыносимо стыдно...
В оранжерее пахло зеленью и водой. Он сидел на краю прудика, бездумно глазея на рыбок и ползающих по дну лягушек... очень противных белесых красноглазых лягушечек... Даже сунул в воду руку, поймал одну, но лягушка вырвалась, царапнув его острыми коготками.
Во рту стоял кисловатый рвотный привкус, и глаза щипало от непонятной детской обиды неизвестно на кого. Не на графиню — чего на нее обижаться, она правду сказала — и уж никак не на Рене, сразу же бросившуюся защищать его. Получается, что она должна его защищать! Смешно!..
Шаги на дорожке он услышал издалека и поднял голову, хотя и без того знал, кто это... Увидел, как Рене вывернулась из-за поворота, побежала... бледная и глаза испуганные... Мелькнула мысль: «Надо сделать вид, что все в порядке, и ни в коем случае не признаваться, что подслушивал под дверью...» — но она уже добежала, и Тед, не вставая, уткнулся лбом ей в живот.
Потерся лицом, словно желая втиснуться еще глубже, зарыться, спрятаться и обеими руками обхватил Рене за бедра. Почувствовал, как она прижимает к себе его голову, плечи... гладит — а пальцы холодные.
— Ты все слышал? — донеслось сверху, и стало противно врать и притворяться.
Тед пожал плечами.
— Достаточно... Как ты догадалась?
— Тэвиш ушки сделал.
Да, конечно, черный песик всегда настораживался, когда кто-то подходил к двери...
— Чем ей так не глянулись мои руки? — он поднял голову и встретил виноватый взгляд каштановых глаз.
— Маникюром...
— У меня его нет...
— Вот именно, — Рене вздохнула и кивнула, скривив губы, словно извиняясь, что вынуждена говорить ему это.
— А костюм, наверное, должен быть пошит на заказ?
— Теди... — тонкие пальцы отвели волосы, упавшие ему на лоб, — она старая, глупая и несчастная женщина — в общем-то, не злая... и меня любит, как умеет — не обращай ты на нее внимания. Больше она ничего подобного не скажет и у нас в ближайшее время не появится.
«У нас...» Смешно!
— Вот уж не думал, что ты способна на подобные выражения...
— Я тоже не думала, — Рене смутилась, сразу догадавшись, о чем идет речь.
Наверное, лучше пойти в дом и сделать вид, что все в порядке — ведь действительно ничего страшного не случилось, мало ли кто что скажет! — но Тед все же спросил:
— Ты хочешь, чтобы я заказал себе такой костюм... и все остальное?
Она пожала плечами.
— Если тебе самому этого хочется... а мне ты нравишься в любом виде. — Улыбнулась. — Пойдем! — потянула его к себе, пытаясь приподнять и заставив тоже улыбнуться — уж очень худенькой и хрупкой она была по сравнению с ним.
— Куда?
— Там скамейка есть... а то ты тут в луже сидишь.
Тед подскочил и лишь теперь понял, что штаны у него сзади насквозь мокрые... наверное, плеснуло, пока он ловил лягушку! Ошалело посмотрел на Рене и непроизвольно засмеялся — настолько это все глупо выглядело. На глаза — от смеха, что ли — навернулись слезы.
— Это я лягушку ловил.
— Зачем?
А действительно, зачем?
— Посмотреть... — растерянно сказал Тед и пожаловался: — А она царапается! — зарылся лицом в нежно щекочущие пушистые прядки, чтобы она не видела его дурацкой истерики. Прошептал — прямо туда, в волосы: — Я очень тебя люблю, Рене!
«Я люблю тебя... И если бы не это — ноги бы моей здесь не было!»
Скамейка оказалась неожиданно удобной — не скамейка, скорее, диванчик, покрытый мягкими виниловыми подушками. Двигаться с нее никуда не хотелось — вообще ничего не хотелось, даже думать.
Он лежал, пристроившись головой на коленях у Рене, и непонятно зачем рассказывал ей со всеми подробностями про то, как впервые приехал в Париж. Мыслительный процесс, точнее то, что можно было с натяжкой так назвать, протекал параллельно, абсолютно независимо от произносимых слов. Лишь иногда Тед лениво ужасался: «Господи, что я несу, она же может подумать, что я совсем идиот!» — и продолжал в том же духе:
— ...Мама меня на поезд посадила и сказала, что тетя встретит — она ей телеграмму послала. А я всю ночь не спал и жутко боялся, что телеграмма не дошла и тетя что-нибудь перепутает, или не узнает меня и возьмет какого-то другого мальчика — я ее совсем не помнил, она к нам приезжала всего один раз... И меня кто-нибудь украдет и сделает нищим... и еще искалечит — как у Гюго, помнишь?! У нас про Париж всякие ужасы рассказывали...
