Королевы и изгои - Алена Игоревна Филипенко
В горле встал ком. Север не отступал, ему нужно было дожать меня.
– Подумай, Саша, как следует. Насколько хорошо ты его знаешь? Насколько это предсказуемый человек? Ты можешь поручиться за его следующий шаг?
В голову действительно заполз червячок сомнения. Женя всегда так яростно защищал Динку… А что, если она затуманила ему мозги и он встал на ее сторону? И теперь они вместе осуществляют задуманное ею. А я действительно главная Динкина цель. Окажется, что мы с ней действительно были знакомы до второго сентября и я сделала ей что-то плохое, чего даже не помнила, – примерно как в случае с моей Светой, только хуже в тысячу раз. И теперь Дина собирается мне отомстить, а Женя ей помогает. Но я тут же отбросила эту теорию. Нет, этого не может быть. Север просто хочет настроить меня против Жени.
Я вскочила и сжала кулаки. Лицо вспыхнуло.
– Это низко, Север. Низко завлекать меня к себе под дурацкими предлогами только для того, чтобы разузнать побольше о своих противниках. Ты жалок.
Казалось, мои слова его не впечатлили. Глаза – два заледеневших озера – оставались бесстрастными. А затем Север все с тем же каменным лицом отправил меня в нокаут:
– Ты не отвечаешь на его звонки. Вы поссорились. В глубине души ты тоже ему не доверяешь.
Вовсе нет! Просто не хочу лишних расспросов. Но перед Севером я оправдываться не собиралась. Я развернулась и пошла к выходу, но Север схватил меня за руку. Он не выпустил меня из квартиры, пока не прибыло такси, поехал со мной и по традиции довел меня до самой двери. Все это время мы не разговаривали. В такси я отвернулась к окну и молча глотала злые слезы. И почему меня так ранил поступок Севера? Я же знала, что он коварный манипулятор, использует всех себе в угоду. Сейчас ему интересен Женя, и он пойдет на любую низость, лишь бы разузнать о наших планах. Ох, но почему же мне так обидно?
Урок 29
Техника плетения веревочных мостиков
САША
На следующий день после школы я снова принялась за поиск пленки. Перерыв ящики и коробки, я взялась за пакеты, вся перепачкалась в пыли и начала чихать. Я нашла даже ободок с ушками, который в детстве считала безнадежно утерянным. Но ни пленки, ни атрибутики для проявления фотографий не нашлось.
Осмотрев коробки, где хранилась новогодняя елка и игрушки, я уныло плюхнулась на старую кушетку и закинула ногу на ногу. Может, спросить у родителей? Правда, как? «Пап, я тут хочу распечатать фотографии этой твоей Ады. Ты не знаешь, где у нас лежит пленка?» Да тем более папа сказал: «Но где-то может быть пленка». То есть он не знает точно. Маму спросить тоже не вариант. Она сразу доложит папе.
Я откинулась на спинку кушетки. Под ней что-то жалобно скрипнуло. Я изо всех сил напрягла извилины. Кажется, я проверила абсолютно все, каждый кубический сантиметр чердака. И тут, болтая ногой, я ударила пяткой о ящик кушетки. Стоп! Вот куда я еще не заглядывала!
Я резво катапультировалась на пол и выдвинула большой ящик, находящийся под сиденьем. Взору тут же предстала куча разной разности: набор инструментов, очередная коробка с елочными игрушками, чехол со старыми шапками и шарфами. Среди всего этого добра стояла вожделенная коробка, в которой прятались пузырьки с проявителями, лотки для печати фотографий и… баночки со старыми пленками. Сердце гулко забилось.
Я жадно схватила одну из баночек, размотала пленку и поднесла к свету, чтобы просмотреть кадры. Много людей на каком-то торжестве, вот тут кто-то на речке, здесь – у памятника, а тут на диване… не то. Быстро свернув пленку и убрав обратно, я взялась за следующую баночку. Я почему-то спешила, будто меня торопили, хотя на самом деле нужно было вдумчивее разглядывать кадры. Я ведь знала, что именно ищу, только из записей дневника – полуобнаженную девушку в комнате. Так, здесь у нас полуобнаженная бабушка в огороде, это не то… А здесь библиотека. Господи, кто фоткается в библиотеке? И снова разные застолья… Тут одно море… А вот пошли чьи-то школьные фотографии, это уже интересно. Я рассмотрела кадр получше и увидела на нем папу в юности. Может, я на верном пути? На очередной пленке действительно оказалось много школьных фотографий. Но тех, что надо, не было.
Непросмотренные пленки подходили к концу, и я с отчаянием подумала, что ту самую, может, вообще не сохранили. Кто будет такое хранить? Вдруг взрослые увидят?.. Но на очередной пленке я заметила женский силуэт. Сердце опять заколотилось. Я раз глядывала кадр за кадром. На всех – девушка с распущенными волосами, прикрывающаяся тканью. Она то смотрела вбок, то вверх, то вообще стояла к камере спиной. Неужели… это те самые кадры? Лицо разглядеть не получалось: это был негатив. Предстояло еще все распечатать.
Довольная, я убрала остальные пленки обратно в ящик. Снизу раздался грубый окрик Олежки:
– Эй, чердачная моль! К тебе там кто-то приперся!
Я удивилась – я никого не ждала. Вернувшись на второй этаж, я зашла в ванную и тщательно вымыла руки и лицо от пыли, а затем спустилась ниже и увидела на пороге виноватого и смущенного Женю.
На самом деле я обрадовалась его появлению: похоже, Женя пришел мириться. Но я не собиралась просто так спускать ему с рук ту грубую выходку. Как поступить? Выгнать его? Развернуться и уйти? В итоге я выжидательно застыла на нижней ступеньке лестницы, хмуро скрестив на груди руки.
Женя робко сказал:
– Саш, я знаю, что повел себя как последняя сволочь и меня надо гнать в шею… Но прости меня, пожалуйста.
Я сердито молчала.
– Я принес вафли. Твои любимые, с нутеллой. Они в термоконтейнере, так что еще горячие… – Женя достал из-за спины руку, в которой был зажат контейнер.
Я показала Жене свое запястье, на котором красовались лиловые отметины.
– У меня синяки после твоего припадка. И ты думаешь, что вафли все так просто исправят? Ты и правда больной?
Женя стушевался:
– Я не контролировал себя. Мне правда жаль. Я могу объяснить.
Я вопросительно посмотрела на него.
– Я просто собирался к маме на днях… – с усилием заговорил Женя. – А она позвонила, сказала, чтобы мы с бабушкой не приезжали. У нее
