Богатая и любимая - Елена Зыкова
Даша, скорее всего, отказалась бы от разумного предложения, да только провидение сработало очень четко: прямо по окончании разговора — Шемякин еще не ушел из кабинета — она хлопнулась в обморок.
Ее привели в чувство, Греф бесцеремонно перекинул ее обмякшее тело через свое плечо, отнес в машину и уже через час она лежала под капельницей.
На следующий день оказалось, что держать под неусыпным контролем работу холдинга можно и из больничной палаты — при помощи сотового телефона. Но в тот же вечер телефон у нее отняли силой. На третий день пришел Артемьев и сказал, что принес врачу отделения препараты, с которыми тот и знаком не был.
— Препараты вашего производства?
— Частично, — явно солгал Артемьев. — Но они проверены и есть сертификат. Мне вас травить, сами понимаете, вовсе ни к чему.
Более к Даше не пустили никого — такой уж здесь был заведен порядок.
Препараты Артемьева обладали лошадиной силой. Выписали через пять дней. Никого из домашних не предупредив о выписке, без всякой усталости, бодрая и веселая, Даша прошла километра три до метро, протряслась в вагонах полчаса и на рейсовом автобусе приехала на окраину Барвихи.
Встречена она была радостными воплями всех домочадцев, и на сердце потеплело. Все-таки хоть кто-то на этом свете ее ждал. А свирепый Джем повизгивал как щенок.
Тамара с Малашенко по такому случаю отгрохали торжественный ужин с шестью переменами блюд, Даша велела никому телефонных трубок не подымать, пусть хоть до судорог обзвонятся, — вечер прошел, можно сказать, в семейном кругу.
Через день тот же прежний ритм, но Даша несколько укротила динамику суток. Все то же — утро, бассейн, работа, обед, послеобеденный отдых тридцать минут, конец работы (строго в 18.00), бассейн, оранжерея в Малаховке (не каждый день), сон точно восемь часов.
Глава 9
В легких сумерках этого жаркого дня вспыхнул дом Максима Епишина. Пожар возник на голом месте, без видимых причин. По счастью, Максим не дежурил в больнице, успел вывести на улицу всех своих домочадцев, схватить документы, деньги и кое-какие семейные драгоценности бабушек и дедушек. Уже в дымящейся куртке выскочил из дому, крышу которого охватило пламя.
Через «положенные» по науке семь минут дом уже пылал весь, от фундамента до телеантенны на крыше. По совершенно непонятной причине огонь умудрился перекинуться и на оранжерею, которая стояла от дома метрах в двадцати. Скорее всего, искры занесло туда порывом ветра. И оранжерея превратилась в яркий костер.
Пожарники прибыли через восемь минут после вызова, когда спасать, по сути дела, было уже нечего. Но разрушили остатки пожарища, пролили черные головешки водой, попытались установить причины возгорания и пришли к стандартному заключению: «Короткое замыкание в сети электропроводки». Максим был иного мнения, но свое расследование решил отложить на вечер, а сейчас следовало как-то устраиваться — хоть как-нибудь в подсобных помещениях, которых огонь не коснулся. Выкинули из сараев весь инвентарь и разное барахло, нашли старые кушетки и древние кровати, так что ночевать на первое время было где.
У забора до самого заката толпились стенающие соседи, и некоторые предлагали помощь: кров, ужин и коллективный поход в управу, чтобы Епишину выделили квартиру или оказали материальную помощь. Страховка дома была жалкой, и серьезной помощи ждать было нечего.
Максим даже не обращал внимания на сочувствия соседей, не подходил к забору, а потому и не увидел, как подкатил красный «Фольксваген-Гольф» и из-за руля выкарабкался Аркадий Седых. Он приехал сюда при вполне мужском и твердом решений — выяснять отношения в том любовном треугольнике, который себе уже вообразил. Без достаточных причин. Для надежности Аркадий прихватил с собой газовый пистолет, который успокаивающе оттягивал задний карман брюк.
Но, обнаружив пожарище и увидев на подворье Максима, Аркадий понял, что явился сюда не ко времени и было бы сверхнеприлично заводить сейчас любые разговоры. Незаметно от Максима он подозвал к себе его племянницу, сунул ей в руку двести долларов, после чего уехал в Москву.
К полуночи причины пожара были установлены. Бабушка Елизавета решила помыть газовую плиту — при невыключенных конфорках. Это было бы еще полбеды, но вместо бутылки с моющим средством она сослепу ухватила в кладовке бутылку с керосином. К счастью, резвости ее хватило, чтоб отскочить от плиты вовремя, без урона для своего здоровья. Тушить очаг возгорания она и не пыталась, тревогу не подняла, а забилась под одеяло, решив, что все беды минуют сами собой.
Установив причины беды, Максим сходил в ночной магазин, купил водки и вернулся в сарай. Выпил и строго наказал сестре и племянникам:
— Соплей не разводить и не ныть! Ни у кого никакой помощи не просить, обойдется себе дороже. Ты, Нина, ближе к осени уедешь с детьми и бабкой к родственникам под Курск. А я за восемь-десять месяцев восстановлю наш дом. Точнее — подыму новый.
— А где найдешь деньги? — уныло спросила сестра.
— Уже нытье началось?! Украду! И не смей просить у родственников денег в долг! Я такого не потерплю.
— Как скажешь, — ободрилась Нина, которая верила в своего брата как в бога.
Максим допил бутылку, изрядно захмелел, глянул на часы и убедился, что часа ночи еще нет, — Даша раньше двух не ложилась.
Он выбрался на улицу, добрел до таксофона и с четвертой попытки набрал правильный номер.
— Дашуля?! — прокричал он, когда прошла связь. — Ты меня прости, родная, но завтра наша счастливая встреча в моей оранжерее решительно отменяется!
— Что так? — сонно спросила Даша.
— Да сестрица моя разлюбезная, личность глупости непомерной, но я ее зело люблю, полила каким-то удобрением свои цветочки! И сейчас там такая вонь, что с ног падаешь!
— Хорошо. Отложим встречу. Максим, ты пьян?
— Ни в одном глазу, Дашуля! Я ведь, ты знаешь, выпиваю только с радости или горя! А сегодня — ничего! Только тоскливое ожидание нашей пламенной встречи! Хочется верить. Звони. Доброй ночи.
— Спи спокойно!
Он положил трубку, ощущая некоторую обиду — Дашуля не почувствовала, что у него беда, и не пригласила к себе ни сегодня, ни завтра. То, что выпил, прочуяла. А то, что он разбит, растерян и не знает, как жить завтра, как спасать сестру и племянников, — этого она не уловила.
Пока он брел со своими печалями к дому, то есть к сараю, из темноты выскочили две темные фигуры, догнали Максима и лихо стукнули его по голове железным прутом арматуры. По счастью, обмотанным тряпками. Максим упал, почувствовал, как проворные руки обшаривают его карманы, и закричал:
— Недоноски!
