Завещание на любовь - Миранда Эдвардс
Я взрослый мужчина, но страх перед отцом остался при мне. Татуировки на теле напоминают о нем каждый божий день. Молитвы, розы, пистолет и нож. Сломленный ребенок внутри меня все еще хочет убежать со всех ног, но я затыкаю его желания и запихиваю этого трусливого мальчика в самый дальний угол своей души. Здесь я ради своей любви.
Выхожу из своего укрытия, и отец сразу замечает меня. Его лицо сверкает от счастья. Квентин имеет наглость подойти ко мне и раскрывает свои руки для объятий. Он встречает меня с такой гордостью и радостью, что я замираю на месте. Мои руки дрожат, а глаза не могут оторваться от его лица. Я и забыл, что мы так сильно похожи. Только внешне, я не он.
Эта мысль отрезвляет мой разум, ставит мозги на место, и я быстро вытаскиваю из кармана нож, данный Кайлом. Отец подходит достаточно близко, я приставляю лезвие к его горлу и шепчу:
— Где она?
Квентин хмуро смотрит на нож у своей шеи и, прищурившись, отвечает:
— Она там, где и должна быть. Я отомстил за тебя, за нашу семью и спас твою душу от этой обольстительницы.
Надавливаю ножом на его шею и вижу капельки крови, выступившей на коже. Страх превращается в ярость, я прижимаю его к стене и кричу:
— Что ты несешь, сволочь?! Во всем виноват лишь ты! Ты поганый убийца, тиран и монстр! Где женщина, которую я люблю? Отвечай мне, чудовище!
Отец меняется, и в его холодных глазах я вижу то же самое, что видел всю неделю в подвале. Им овладевает религиозный борец за справедливость или еще какая-то хрень, которая убеждает, что все его действия верны. Когда он в таком состоянии, он становится всесильным. Вера в свою правоту заставляет забыть его обо всех препятствиях, и нож у его горла становится не больше, чем простой зубочисткой. Квентин откидывает меня с невероятной легкостью и бьет меня по голове. Мы меняемся местами, и теперь он ударяет меня по корпусу. Я цепенею, вспомнив свое детство. Пытаюсь заблокировать удары или ответить, но ни черта не получается.
— Я выбью из тебя эту похоть, щенок, — шипит он, когда я припадаю к стене. — Ты совращен дьяволицей!
Я выше его, крепче и больше. Я сильный и смелый, а главное — я люблю. На столике рядом с отцом лежит пистолет, и я делаю выпад и хватаю его. Руки предательски трясутся, как у школьника. Отец замирает, но шок задерживается на лице недолго. Он заливается искренним хохотом и сквозь смеха выплевывает:
— Думаешь, что сможешь пристрелить меня? Да у тебя кишка тонка, мальчик.
Крепче сжимаю пальцы вокруг пистолета и снимаю его с предохранителя.
— Где Мередит? — четко произнося каждое слово, спрашиваю я. — Ответь мне, или, клянусь, твои мозги будут валяться на полу!
Отец переводит взгляд с дула пистолета на меня. Ни тени страха. Сумасшедший ублюдок. Мужчина складывает руки на груди и пожимает плечами, как дурачок.
— Думаю, уже варится в аду. Или пока захлебывается водой, — довольно улыбается он. — Но тебе я не позволю пойти за ней. Я спасу тебя. Болью и кровью, но спасу, сынок. Я люблю тебя. Потом я познакомлюсь наконец со своим внуком, и мы вновь станем семьей, как раньше. До того, как эта грязная семья вмешалась в нашу жизнь.
Качаю головой, вытряхивая из головы весь сказанный им бред. По спине струится холодный пот, когда мои глаза натыкаются на лужицу крови. Мер… хватит с ним любезничать.
— Мер — моя семья, — просто говорю я.
Отец звереет от моих слов и кидается вперед. Руки действует раньше, чем я успеваю сообразить, что произошло. Громкий хлопок, и отец валится на пол. По его рубашке разливается пятно крови. Глаза отца становятся стеклянными, рот кривится в немом гневе и удивлении, а конечности обмякают. Наклоняюсь и прикладываю пальцы к его грязной шее.
Пульса нет. Отец мертв.
Я не чувствую облегчения от его окончательной смерти, меня выворачивает. В голове звучит лишь роковой выстрел. Ноги и руки тяжело двигаются, когда я выбегаю на улицу. До океана отец бы не стал ее тащить. За домом есть озеро, к которому он часто раньше ходил. Оно скрыто, и тело бы не нашли сразу. Отец был продуманным.
Не слышу ничего вокруг кроме своего тяжелого дыхания и стучащего сердца. Губы двигаются в молитве. Пожалуйста, будь жива. Искалеченная, израненная, но живая. Просто дыши, Мередит.
Пробираюсь сквозь деревья, спотыкаясь и поскальзываясь на мокрой земле. Спустившись со склона, я оказываюсь по колени в воде. Ночь берет верх, и я едва различаю очертания окружающего мира. Фокусирую взгляд и вижу ее. Мередит мешком плавает на середине озера вниз головой. Пробираюсь по вязкому дну к ней. Она не шевелится.
— Мер… — хочу кричать, но получается лишь гаркающий звук, который услышали бы только комары.
Обхватываю ее талию, разворачиваю лицом к себе и поднимаю на руки. Мое сердце не просто разбивается, оно умирает в ту же секунду, когда я вижу, что он сделал с Мередит. Не хочу признавать, что это она, что это израненное тело — моя любимая. Лицо все синее от гематом, опухшие глаза закрыты, на скуле большой порез. Целую ее в лоб и шепчу:
— Все хорошо, Мер-мер. Ты поправишься.
Выношу ее на берег и аккуратно укладываю ее. Она обнажена. Больше не могу сдержать его слезы, они горячими ручьями текут на искалеченное лицо Мер. Я не могу удержать страшные мысли о том, что она чувствовала, когда эта тварь издевалась над ней. Она вся изрезана: руки и ноги иссечены глубокими полосами, а на животе глубокая рана.
— Все поправимо, — продолжаю твердить сам себе.
Щупаю пульс — ничего. Прислушиваюсь к дыханию, но слышу только свое. Мер посинела, на фоне ее серо-голубой кожи светлые волосы кажутся чистым золотом. Она красивее, когда живая, и я не позволю смерти забрать ее. Начинаю делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца.
— Не смей умирать, слышишь? — рычу я. — Никаких прощаний я не принимаю! Открой свой рот, съязви мне и скажи, что любишь. Можешь сказать, что ненавидишь, потому что сейчас я тебя тоже ненавижу. Блять, ты обещала нанять охрану! Ты упрямая, как сто чертей, ты доводишь меня до ручки, сводишь с ума. Ненавижу…
Мои руки надавливают на ее грудную клетку, пытаясь заставить ее огромное доброе сердце биться снова. Зажав ей нос, вдыхаю в ее холодные разбитые губы воздух и продолжаю говорить:
— Но
