Попробуй меня разлюбить - Мария Николаевна Высоцкая
— Маму. Я все вспомнил.
Дан отводит взгляд.
— Он всю жизнь меня за это ненавидит, а я его. Это я уничтожил нашу семью.
— Не говори так, ты был ребенком. Это была случайность, понимаешь?
— Десятилетия ада после — слишком жестокое наказание за случайность.
Слезы душат. Я качаю головой. Отрицаю. Мне так жаль, боже, как мне жаль.
— Все будет хорошо. Слышишь? Я тебя люблю. Я так сильно тебя люблю… Мы с этим справимся. Слышишь? Вместе, как и раньше.
— Я знаю, — он кивает и прикрывает глаза.
Я вижу, как по его щеке скатывается одна-единственная слеза, и начинаю заикаться от истерики. Мой самый сильный мальчик, ему так плохо. Больно. Он же всю жизнь живет в ненависти сначала к отцу, а теперь, теперь к себе.
Так не должно быть. Ни с кем и никогда.
— Скажи, что ты меня любишь, — вытираю слезы.
— Больше жизни, Катя, как ты еще этого не поняла?
— Поняла. Я всегда это знала. Всегда-всегда. Ты любишь меня, а я тебя. Все в прошлом. Он в прошлом. Ты должен отпустить. Перестать жить прошлым, Дан. У нас получится, вот увидишь.
Данис шумно выдыхает. Открывает глаза. В них столько боли, отчаяния, что я абсолютно не понимаю, что мне нужно сделать, чтобы ему помочь.
— Получится, — сглатывает. — Нам пора перерастать жертвовать. Тебе — в первую очередь.
— Ты о чем?
— Хватит жертвовать ради меня жизнью, Катя. Хватит отказываться от нормальности ради того, кто не может дать тебе достойное, счастливое будущее.
— Счастливое? Что ты знаешь о том счастье, которое нужно мне? Нормальность? Адекватность? Стабильность? Все эти глупые стереотипы? Так, по-твоему?
Я начинаю нервничать сильнее, срываюсь на крик. Данис снова закрывает глаза, и я сразу себя осекаю. Он морщится от моего громкого визга, у него сотрясение, а я устроила не пойми что.
— Мое счастье — это когда мы вместе, и другого мне не надо. Я тебя люблю. А ты любишь меня. И не говори мне про максимализм сейчас. Я пробовала. Полтора года пробовала быть как все. Из этого ничего не вышло. Твоя нормальность в ненормальности для меня. Да я сама такая же. Ку-ку! — верчу у виска пальцем. — Со мной никто не справится. Потому что я же Катя Токман, у меня ветер в голове. Слишком открытая, слишком эмоциональная, слишком прямая, слишком-слишком!
— Не кричи, — он трогает пальцами переносицу. — Я хорошо слышу. У меня сотрясение, а не частичная глухота.
Дан улыбается, и я начинаю смеяться, точнее, тихонечко хихикать.
— Прости, я просто на эмоциях. Только попробуй еще хоть раз сказать мне про это «недостоин», слышишь?! Я тебя сама прибью, и никакой аварии не нужно будет.
— Я уже понял.
Дан крепче сжимает мои пальцы. Я чувствую, как он дрожит.
— Ты ела, пока тут дежурила? Сколько, кстати, дней я здесь валяюсь?
— Три дня. И да, я ела, — привираю. На самом деле газировка и чизбургеры из ближайшего фастфуда так себе пища.
— Сил нет, меня вырубает, кажется, снова.
— Спи. Я поеду домой, маму успокою и вечером вернусь, хорошо?
Дан мне ничего не отвечает. Я слышу его размеренное дыхание. Он уснул.
* * *Через пять дней, не без помощи Аринкиного отца, Дана выписывают. Он еще слаб, но категорически отказывается оставаться в больнице. Я, конечно, пытаюсь настаивать, что ему покой нужен и постельный режим, но он безжалостно отметает все мои слова в сторону, поэтому утром в четверг я еду в больницу прямо из дома.
Папа к тому времени уже уехал на работу, а мама зависает в студии, потому что решила выпустить альбом в честь своего юбилея на сцене.
Пока еду, думаю, как лучше организовать свой график в ближайшие дни, учеба никуда не делась, но и оставлять Дана в квартире одного мне не хочется.
Запарковавшись во дворе клиники, бегу к главврачу за рекомендациями, где получаю нагоняй за то, что мы так рано выписываемся, и только потом появляюсь в палате. Кайсаров уже не лежит пластом, хоть ему настоятельно это и рекомендуют.
— Ну Дан! — возмущаюсь и кладу свою сумку в кресло.
Данис прижимает руку к ребрам с правой стороны и закатывает глаза. Я тут же его копирую, начиная хаотично носиться по палате. За полторы недели, что он тут пролежал, шмотья поднакопилось. Ноутбук, одежда, личные вещи по мелочи — складываю все это в шоппер и пристально осматриваю палату на наличие предметов, которые могла не заметить.
Я этот месяц словно без головы, все забываю. Еще и изжога по утрам одолевает. Последние дни вообще все раздражает, хотя неудивительно, перед месячными-то. По календарю со дня на день должны прийти.
— Так, я все собрала.
— Я бы и сам.
— Я просто помогла. Кстати, мама сегодня вечером решила закатить ужин. У тебя в квартире, — добавляю как бы между делом. — Это в честь выписки, ну или твоего побега, уж не знаю.
— Наталья Алексеевна себе не изменяет.
— Мамуле только дай повод порадоваться и закатить торжество.
Улыбаюсь, а сама думаю, как же буду сообщать еще одну новость. Не самую приятную. Первую неделю врач строго-настрого запретил Дану любые негативные эмоции, поэтому пришлось молчать. Это ужасно, и мне дико стыдно, потому что так неправильно, но его здоровье мне дороже…
— Дан, — усаживаюсь на кровать, — мне нужно тебе кое-что сказать, — облизываю губы.
Я намеренно собираюсь сказать тут, потому что боюсь, что ему может стать плохо. А здесь врачи рядом. Ну мало ли, я не знаю… Если б мне сообщили, что мой отец умер, я бы сошла с ума.
— Что?
Кайсаров присаживается рядом. На нем темный свитер и джинсы. Смахиваю невидимую пылинку с его плеча и снова вгрызаюсь в нижнюю губу.
— Твой отец, он… — Чувствую, как к голове приливает кровь. В висках
