Попробуй меня разлюбить - Мария Николаевна Высоцкая
— На самом деле ты знаешь, что не я виновен в ее смерти, — он улыбается, потирая подбородок. — У них была задача запугать, а не убивать.
— Закрой свой…
— Это ты, сынок, ты ее убил.
Он продолжает. Говорит что-то еще, но его слова не больше чем звуки. Тихие, отдаленные, не долетающие до моих ушей.
Я чувствую, как почва под ногами становится зыбкой, и перемещаюсь в прошлое.
Как сейчас помню тот наш дом. Лестницу, большую гостиную. Помню, как они кричали, угрожали. Тот, что выше, целился в маму, пока его подельник бил ее, чтобы она молчала, чтобы не плакала. Они были дерганые, нервные, будто под кайфом.
Я видел это со второго этажа и молча плакал, потому что боялся, что, если издам хотя бы звук, они будут бить и меня.
Я так сильно боялся, но все равно побежал вниз, хотел ее защитить.
Когда прозвучал выстрел, кровь была словно повсюду. Я помню ее на своих ладонях. Помню, как мама умоляла их меня не трогать. Именно в тот момент в доме появились люди отца. Он приехал позже, злой и пьяный.
Маму уже увезли на скорой. Она умерла в больнице. Большая потеря крови.
В ту ночь он первый раз меня ударил.
Смаргиваю. Нечеткое воспоминание врывается в мой разум назойливо, оно черно-белое. Мутное. Это похороны. Мамин гроб, перед которым отец стоит на коленях. Я плачу вместе с ним, прошу, чтобы мамочка от нас не уходила. Я плачу и вижу, как он изо всех сил сжимает ее пальцы. До этого момента я ни разу не видел эту картинку. Не помнил ее. Ее не было?
Очередная вспышка. Мои пальцы касаются курка. Мои детские пальцы.
Не различая пространства и абсолютно не понимая, где нахожусь, там или тут, сажусь в машину. Перед глазами дорога. Длинная дорога к нашему старому загородному дому. Я еду туда на автомате, зачарованно наблюдая, как дворники смахивают с лобового снег.
Пальцы, курок, ствол, сейф. Картинка складывается из пазлов, один за другим. Становится четче, сочнее.
Я вижу людей в нашем доме. Вижу плачущую маму и бегу в отцовский кабинет. Открываю сейф, потому что знаю пароль. Беру пистолет. Снимаю с предохранителя.
Я знаю, как пользоваться оружием, отец сам учил. В такие моменты я чувствовал себя взрослым, словно был с ним на равных.
Металл холодит пальцы, но я уверенно сбегаю вниз, вытягиваю руку. Что-то говорю. Мама умоляет, чтобы они меня не трогали, тот, что повыше, надвигается на меня огромной черной лавиной. Я нажимаю на курок. Звучит выстрел, но тот, в кого я стреляю, не падает.
Комнату сотрясает громкий крик.
Я роняю ствол и вижу кровь. Много крови. Мамино платье алеет. Я бегу к ней, плачу. Кричу, что не хотел. Она меня успокаивает. Целует и крепко-крепко прижимает к себе.
В детстве я думал, что она умерла на моих руках. Она гладила меня по голове, а потом отключилась. Тогда мне казалось, что она умерла, но нет, в тот момент она еще дышала. Я бы еще мог ей помочь…
Она скончалась в больнице. Скорая приехала не сразу. Отец — тоже.
Тех людей, что ворвались к нам, пустили свои же. Наша охрана была с ними в сговоре. Это я выяснил уже в тринадцать. Тогда я был уверен, что отец подстроил все это сам, а теперь понимаю, что его предали свои же. Все. И я в том числе.
Он ненавидел меня всю жизнь, потому что винил в ее смерти. Он знал, что они бы нас не тронули. Ну, по крайней мере, не убили бы. Это с нами сделал я, когда вытащил ствол из сейфа.
Меня выбрасывает из прошлого, как рыбу на берег. Я не могу дышать. Единственное, что понимаю: это неминуемая смерть.
Я выехал на встречку. Меня слепит фарами несущейся фуры, тормоза которой не срабатывают так, как нужно на обледенелой дороге.
Выкручиваю руль.
Грудную клетку сдавливает ремнем. Резкая боль парализует конечности. Я чувствую, как макушку трогают длинные пальцы смерти, пока машина слетает с дороги, переворачиваясь на крышу.
Слышу мамин голос. Она просит меня уходить. Снова плачет и умоляет не приближаться. Не дотрагиваться. Но я упорно тяну к ней руки, потому что хочу обнять. Так сильно хочу ее обнять и почувствовать себя тем ребенком, которому она была нужна больше всего на свете.
Яркий свет слепит, посторонних шумов становится больше. Я начинаю медленно терять ее облик, она тает на глазах. Я бегу, но она только сильнее отдаляется, так, что вскоре я теряю ее из вида.
Распахиваю глаза и вижу перед собой дрожащий потолок несущейся скорой.
Тянусь рукой к лицу, чтобы стянуть кислородную маску, но меня останавливают. Просят не шевелиться. Сознание до сих пор затуманенное, картинка начинает сжиматься до размеров игольного ушка, а потом окончательно пропадает. Наступает тьма.
Единственная осознанная мысль, витающая в воздухе, которым я дышу через медицинские трубки, это — я убил свою мать.
Глава 43
Морщусь, но допиваю успокоительное до последней капли. Стопочка громко цокает о стол, и я изо всех сил стараюсь поверить в то, что лекарства мне помогут. С момента, как я узнала про аварию, прошло уже минут двадцать, но слезы даже не думают прекращаться. Меня трясет.
Я так и не нашла в себе сил, чтобы встать со стула. В квартире пусто.
В нашей «несчастливой квартире» пусто и замогильно тихо. Единственное, на что хватило ума, это позвонить брату.
Нервно перебираю пальцами волосы и отчаянно молюсь лишь об одном — пусть Дан будет жив. С остальным мы справимся. Сможем. Я уверена, что сможем!
В дверь звонят. Смотрю в темную прихожую, трогаю свою шею, скольжу ладонью ниже, останавливая ее в области грудной клетки. Так страшно, мамочки!
А если он не придет в себя? Врач сказал, что Данис в коме, когда я позвонила.
