Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша
И медленно, но верно скатывалась на первый из девяти кругов ада...
Глава 49 – Забавы ради
Вероника
Я не знаю, сколько просидела одна в том самом кафе. Вертела перед собой полную кружку с остывшим кофе и позорно оплакивала свою глупость и недальновидность, попранные мечты о светлом будущем и любовь, которая никому никуда не упиралась.
Жалость. Только она одна — вот всё, что ко мне мог испытывать такой парень, как Ярослав Басов.
Кочка.
Вешалка.
Девочка для битья.
Как может такая, как я, встать рядом с таким, как он, и гордо поднять голову?
Никак.
Слёзы капали в чашку, растворялись в горечи напитка, а я не могла понять, как оказалась в этой точке невозврата, зачем и почему. Только лишь потому, что меня угораздило родиться у моей несговорчивой матери? Вот и вся моя вина?
Почему кому-то от рождения мироздание выдаёт на руки фулл-хаус: любящие родители, дом — полная чаша, внешность, ум, талант. А кого-то будто бы нарочно обделяет, забирая даже самое важное в этой жизни.
И плевать — справляйся как хочешь.
— Девушка, с вами всё в порядке? — подошёл ко мне молоденький бариста и посмотрел на меня именно так, как я и заслуживала.
С ненавистной жалостью.
— Цвету и пахну, — насилуя мышцы лица, заставила я себя улыбаться, вопреки всему и вся.
— Может ещё кофе?
— А застрелиться у вас, случайно, нет?
— Увы, — покачал парень головой, и на этом самом месте меня наконец-то и прорвало. Или пресловутая валериана перестала действовать, я не знаю. Но я буквально захлёбывалась своим отчаянием, не понимая, что мне теперь делать.
Куда идти?
Кому верить?
«Верь только мне, Истома. Только мне одному...»
Эти слова Басова набатом гремели в моей голове, но облегчения не приносили. Они жгли меня изнутри раскалённым железом, оставляя уродливые рубцы и кровоточащие раны. Потому что слишком много фактов били меня наотмашь по лицу.
На, смотри, глупая, он тебя использовал!
Это из-за него ты стала посмешищем в гимназии. Размалёванная дурочка. Изрезанная форма. Испорченная ветровка. И мои волосы...
Ему было плевать, чего меня лишить, лишь бы выиграть очередную партию в своих жестоких шахматах. А теперь, как мне быть, когда я думала, что уже победила, а мне, по факту, поставили мат?
Мысли тут же принялись жалить осы воспоминаний — воскрешая в памяти каждый чёртов раз, когда Басов прибегал «спасать» меня из рук жестоких девочек, которые вдруг ни с того, ни с сего на меня ополчились.
И спас.
Чтобы только самому пустить мне пулю в лоб. А перед этим натешиться вволю, наглумиться. Истоптать подошвой дорогих ботинок мои первые светлые чувства. Моё тело, которое я ему подарила. Мою душу, которая тянулась к нему вопреки всему.
Что же ты за человек, Ярослав?
И человек ли вообще?
Злость когтистой лапой прихватила меня за шкирку и вытянула из мрака очередного предательства. Встряхнула. Влепила звонкую оплеуху, а затем окатила ведром ледяной воды со льдом.
Оглянулась по сторонам, с удивлением отмечая про себя, что за окном уже давно стемнело. Старый телефон в руке оказался разряженным. В кармане всего пара мелких купюр. Но это же не повод, чтобы оставить всё как есть, верно?
Нечеловеческим усилием воли я оторвала тело от кожаного сидения и встала на ватные ноги. Адреналиновый откат дал о себе знать и теперь меня только крупно трясло от мешанины негативных эмоций. И страха — всё, что мне было сказано — это чистая правда.
Да, моя Наденька была всё ещё жива. Дурочка. Она ещё делала так, как просил Басов — верила только ему. Ему одному...
И ноги сами ведут туда, где ждёт меня мой очаровательный предатель. Проходя мимо собственного дома, вглядываюсь в каждую машину, припаркованную во дворе, но знакомых номерных знаков не замечаю. Снова тихо всхлипываю, но тут же прикусываю изнутри щеку, чтобы отрезвить себя хотя бы немного.
Так себе средство, но предстать перед Басовым зарёванной и жалкой было смерти подобно.
Спустя миллионы удушливых секунд я всё-таки замираю у элитной многоэтажки, взлетающей огнями до самых небес. В последний раз гашу в себе вспышки безысходности и нестерпимой горечи, а затем делаю первый шаг на свой персональный эшафот.
В слепой надежде, что меня в последний момент оправдают.
Ключей у меня нет, но консьержу я примелькалась, и он с улыбкой пропускает меня пройти к лифту, а затем взлететь на двадцатый этаж. Здесь, в металлической коробке, я ещё уповаю на то, что Басов прямо сейчас в пене разъезжает по городу и ищет меня.
Но все мои чаяния с дребезгом разбиваются, словно никому не нужный фарфоровый сервиз, годами пылящийся на полке.
Я выхожу на лестничную площадку и отчётливо слышу, что за дверью нужной мне квартиры громко играет музыка. И мне бы сейчас плюнуть на всё и уйти, но я не могу. Чёртов комплекс отличницы не даёт мне этого сделать. Я должна всё довести до конца и только тогда поставить жирную точку, полностью довольная проделанной работой.
Жму на звонок, который, словно насмехаясь надо мной и моей болью, весело щебечет птичьей трелью.
И ничего.
Но ведь я упорная. Я взобралась на самый верх собственной плахи не просто так. Нет уж, пока мне окончательно не отрубят мою тупую и доверчивую башку, я отсюда никуда не уйду.
И снова я остервенело жму на звонок. Снова. Снова. И снова.
Пока наконец-то музыка не стихает, а замки с лязгом не проворачиваются, одним своим звуком закидывая меня в гнилое болото обречённости, боли и обиды.
Но, вопреки ожиданиям, дверь открывается не сразу. И это будто бы последний удар по моей выдержке. Я со всей дури колочу в дверь кулаками, пока всё-таки не получаю то, за чем пришла.
Басов мне открывает, одним своим видом убивая во мне всё живое. Всё светлое, чистое и незамутнённое, что родилось когда-то благодаря ему одному.
Он стоит, уперевшись рукой в дверной косяк, и смотрит на меня исподлобья так, будто бы я для него никто в этом мире. Никем родилась. Никем была. И умру дыркой от бублика.
Он в одних домашних штанах, низко висящих на узких бёдрах. Волосы взъерошены. Глаза красные. Злые. Совершенно чужие.
И мы смотрим друг на друга, понимая предельно точно — это конец.
Что тут ещё скажешь? Всё же понятно без слов.
Всем спасибо. Лавочка щедрости для жалкой Вероники Истоминой с этого дня закрыта навсегда.
— Просто скажи, — хриплю я, не узнавая собственный голос. Он совершенно мёртвый. — Это всё правда?
— Угу, — усмехается Ярослав и меняет позу, складывая руки на груди. Чуть пошатывается. Пьяный, что ли? Но это же вообще не про него.
— Ясно, — задираю голову выше, сдерживая поток жгучих слёз.
— Ой, да брось, Вероничка, ты же теперь не в накладе, — странно тягучим голосом выдаёт Басов и облизывается, медленно скользя по моей фигуре взглядом, полным ненависти.
Ещё утром он смотрел на меня иначе.
— Накупишь себе бусиков-трусиков, все дела, — машет рукой и отворачивается, как будто ему противно на меня смотреть.
И вдруг я понимаю — он уже всё знает.
— Я не взяла ни копейки из того, что мне предложили.
— Да? — удивлённо вскидывает брови Ярослав. — Ах, ну конечно. И как я мог подумать иначе?
Смеётся хрипло. Затем скалится в подобии улыбки и тянется к двери, чтобы захлопнуть её перед моим носом.
Вот так вот просто — раз, и всё.
Слёзы всё-таки срываются с ресниц. Из груди вырывается всхлип абсолютного опустошения. Я почти падаю в обморок от той боли, что испытываю в этот самый момент. Это будто тысячи раскалённых кинжалов, облитых ядом, вонзились в моё сердце одним разом, разрывая его на куски.
Нет, хуже!
Но Басову и этого было мало. Зачем тормозить, когда можно на полной скорости впечатать меня в асфальт, верно?
Он не успевает захлопнуть дверь, когда из гостиной в коридор выходит полуголая блондинка. И я прекрасно знаю её — это Стефания Андриянова. Её волосы тоже в беспорядке. Помада размазана.
