Удиви меня - Наталья Юнина
— Ммм…кажется, остатки сыра были лишними, — распробовав омлет, невесело констатирует Полина. — Из-за него омлет чуточку пересолен.
— Да… совсем чуточку и, конечно, из-за сыра…
Глава 37
Есть особое преимущество работать по субботам — ни единой пробки. Абсолютно пустая дорога, только лишь светофоры раздражают. По закону подлости приходится кланяться каждому. И стоит только остановиться на одном из них, как в голову снова начинают лезть нехорошие мысли. Даже не знаю за какую из них зацепиться. За то, что я получается не шибко отличаюсь от Ани, начавшей примерно в такое же летнее время свою тайную деревенскую любовь-морковь, или за то, что Сережа учит меня «жить на расслабоне», а сам не может сказать элементарную правду про псевдосестру. Последняя дико раздражает. Я ведь ее не знаю. Одна встреча на пляже не в счет. Умом понимаю, что она мне не сделала ничего плохого, да и злиться на человека, который не может ходить — совершенно неуместно. Но я злюсь. И почти уверена на сто процентов, что между ними что-то было. И вероятнее всего, не невинные детские ночевки. Просто Алмазов не дурак, и говорить мне, что трахался со своей сестрой, вполне возможно несовершеннолетней на тот момент, конечно бы, не стал. Но поверить в то, что между ними ничего не было — не могу. Сережа сам утверждал, что любой мужчина оценивает внешность находящейся рядом женщины. Не верю, что ее он не оценил. Да он даже грудь Потаповой приметил. С чего бы ему не заценить свою ногастую псевдосестру, которая мелькала не только перед ним в живую, но и в журналах? Может он вообще дрочил на ее фото в нижнем белье? Хорошие, кстати, фото, а ведь я не лесбиянка. Черт, черт, черт! Ну куда меня снова несет? Зачем я вообще полезла в этот долбаный поисковик и наткнулась на ее фото?! Модель, блин! Мне всегда казалось, что они живут где-то на другой планете. А тут на тебе — у Алмазова под рукой. Бери — не хочу. Хуже всего, что я не могу выбросить из головы полученную ночью информацию. И ведь понимаю, что Сережа не может крутить с ней сейчас шуры-муры, не такой он. Да и здоровье девицы не позволяет, но ведь ходит к ней. И почему-то винит себя. Вот это прямо разъедает меня. Неужели так сложно сказать почему?
Перевожу взгляд на Сережу, а точнее на его руки, сжимающие руль, и внутри разгорается раздражение на саму себя. Во что я превращаюсь? Я уже забыла, когда ездила на своей машине. Забыла, когда занималась привычными для себя вещами. Ем всякую вкусную гадость больше положенного. Трахаюсь как кролики… и совершенно не хочу приезда мамы с папой. Ночью окончательно поняла, что не хочу. Я отвратительна. И прекращать все это тоже не хочу.
— Смотри, труп на дороге, — возбужденный голос Алмазова выводит меня из раздумий, как только я осознаю, что он сказал.
— Где?!
— Я пошутил, чтобы ты отвлеклась от мыслей. Чего там нового надумала?
— Не делай так больше, — сдержанно произношу я, поправляя блузку. — Пожалуйста.
— Так о чем думала?
— Ничего интересного. Какое твое любимое блюдо? — резко меняю тему. — Я имею в виду такое, которое ты не можешь позволить себе каждый день не в силу финансовой стороны, а… ну ты понял.
— А ты надумала меня побаловать его приготовлением?
— Нет, конечно. Я, кажется, говорила, что не трачу время на готовку. Просто интересно. Мы как-то не обсуждали любимые блюда.
— Штрудель. С вишней, — быстро добавляет Алмазов, чуть улыбаясь. — Обожаю его. Только не покупной полуфабрикат, а сделанный своими ручками. Тончайшее тесто и умопомрачительно горячая ягода со стекающим соком. Сладинка и кислинка в одном флаконе. И рядом шарик мороженого… Кажется, у меня потекли слюни.
— Кажется, у меня тоже. Да, пожалуй, я была бы не прочь его съесть прямо сейчас. А что мы будем делать завтра после суток?
— У нас не будет суток. Дежурство, к счастью, до восьми. Сам только перед выходом узнал. Можем сразу после отправиться по магазинам, заполним твой холодильник. А можем завтра днем, а сегодня вечером будем делать, что душа попросит. Ты можешь, например, приготовить нам штрудель.
— Разбежалась.
Алмазов ничего не отвечает, но улыбается в ответ на мое «разбежалась».
На самом деле мой рабочий день не задался, как только мы припарковались у больницы. И нет, нас никто не приметил с возгласом «он трахает свою студентку», просто я… поскользнулась на чьих-то фекалиях. Хорошо хоть только босоножки изгадила, устояв при этом на ногах. Алмазов ржал как лошадь, когда я бегала по траве, вытирая обувь. Мне же было совсем не до смеха. Продолжение неудачного утра ждало меня уже на отделении. Мы с Сережей как-то сразу разделились. Он выдал мне две истории болезни новеньких больных, с его слов «легких», сам же забрал оставшиеся. С первым принятым новеньким проблем не возникло. Ни с его диагнозом, ни тем более с опросом и осмотром. А вот со вторым больным не заладилось все с самого начала. Не знаю, как так получилось, но я впервые не знала, как себя вести. Я не могла сконцентрироваться на том, что у него пневмония, все, о чем я думала, как не стукнуть урода, который не только не шел на контакт, но и за каких-то семь минут назвал меня дважды «недалекой малолеткой». К такому меня жизнь не готовила. Побежать жаловаться Сереже — глупо и непрофессионально. Поставить больного самостоятельно на место дежурными фразами «за оскорбление медицинского персонала вас выпишут из отделения прямо сейчас» тоже не получилось. И к своему стыду, в действительности я не знала, что в реале грозит таким больным. Я в полной неинформативной заднице.
— Снимайте рубашку, — повторяю как можно строже, оглядываясь по сторонам. И ведь как назло пустая палата. Сейчас я была бы крайне признательна, если бы Измайлов вернулся на свою кровать, а не курил в каком-нибудь туалете, едва стоя на ногах. Трус. Взял и оставил меня одну с этим уродом.
— Не хочу, чтобы меня трогали блядскими руками. Наверняка хер чей-нибудь надрачивала только что. Руки-то вымыла? — сказать, что
