Анна Стриковская - Неправильная женщина
Морин взглянула на меня с благодарностью.
— О, — совершенно деревянным голосом сказала Аньес, — я надеюсь, у меня будет случай Вас переубедить. Морин, дорогая, а где твоя виолончель?
— В багажнике, мамочка. Ты забыла ее вынуть из машины.
Аньес на это не нашлась, что ответить, и ретировалась.
— Вот видите, Надя, она меня все время допекает. Ей надо, чтобы я, по меньшей мере, была как Ростропович. Такая, какая есть, я ее не устраиваю. А папашу не устраиваю никакая. Дядя ко мне хорошо относится, но ему некогда, даже на Эрика никогда времени не хватает. Только дядя Анри, хотя какой он мне дядя… Он ко мне относится по-человечески. А Вы своих детей любите.
— Морин, я думаю, Ваша мама тоже Вас любит. Просто делает это, как умеет. Вы это поймете, когда у Вас будут свои дети. Моя мама тоже не сахар, поверьте. Я много лет была уверена, что она очень плохо ко мне относится. Теперь я понимаю, что так она проявляет свою любовь.
— Но Вы к Вашим детям относитесь по-другому!
— И Вы к своим детям будете относиться по-другому, — я улыбнулась как можно шире. К нам подходил господин Корбелон. В смокинге он мне почему-то страшно напоминал лакея из исторических фильмов про конец XIX века. Самодовольное лицо, гладкие блестящие черные волосы и маленькие полуприщуренные глазки, а еще больше осанка, одновременно гордая, и угодливая. Даже твердое знание его истинного положения ничего не меняло.
— Ой, Надя, я пойду поищу Катрин и Эрика, — испуганно пропищала девушка, и тут же испарилась.
— Вас совсем заморочила наша дурочка, — начал Корбелон, — А Вы, по доброте своей, не решаетесь прекратить этот разговор. Вот я и пришел к Вам на помощь.
Я хотела уже указать этому самодовольному типу, что не нуждаюсь в его помощи, но потом подумала, что он может стать источником информации, и с благосклонным видом выслушала его следующую реплику.
— Хотите вина?
— Нет, я, пожалуй, хочу выйти на воздух, мне что-то душно стало.
— Я Вас провожу, — вызвался он с поспешностью, — Вы, наверное, устали слушать жалобы бедной девочки на ее непутевую мамашу.
Я не ответила, и правильно сделала. Это подвигло Корбелона на дальнейшие откровенности.
— Вы ведь войдете в нашу семью, так что Вам следует знать. Понимаете, Аньес — наш “enfant terrible”. Когда все учились, она болталась с этими хиппи. Ну, травка, свободная любовь… Вы понимаете… Еле- еле, с большим трудом дяде удалось ее вытащить. Но не одну. К ней, как репей, прицепился ее гений. Тогда он был никто, это сейчас, с помощью нашей семьи, его признали, и его кошмарные опусы даже где-то исполняются. Дяде пришлось их поженить. Да к тому же она оказалась беременная неизвестно от кого. Даже ее гений отрицал отцовство, и до сих пор отрицает. Эта семейка тянет деньги с Жана Мишеля. Дядя-то богачом не был, и особого богатства дочери не оставил. Морин, надо сказать, из них самая бескорыстная, но это мало что меняет.
В изложении Корбелона эта история показалась мне тошнотворной. Захотелось оказаться от него за тысячу километров. И тут мне совершенно случайно помогла баронесса Лиза. Она тоже вышла подышать свежим воздухом, и, главным образом, покурить. Я бросилась к ней, как к родной, и попросила сигаретку, хотя на самом деле не курю.
Лиза обменялась с Корбелоном всего одним взглядом, и его точно ветром сдуло.
— Надя, я, кажется, лишила Вас кавалера?
— Я как раз собиралась Вас за это поблагодарить. Просто не знала, как от него отвязаться, поэтому и попросила у Вас закурить. Вообще-то я не курю.
Мы обе рассмеялись.
— Ничего, покурите, курение успокаивает. Да, я все время любуюсь Вашими серьгами. Сначала я думала, что это аметисты, но теперь вижу, что это александриты. Сейчас, при дневном свете, они отливают зеленым. Сколько же в них карат?
Солнце еще не село, и в его свете мои серьги действительно должны были позеленеть и сиять морской волной. Это их цвет, кстати, нравится мне больше.
— Понятия не имею. Мне их подарила мама на защиту диссертации, и с тех пор я ношу их почти постоянно.
— Диссертации? Я слышала, Вы финансовый консультант. А диссертация у Вас была по экономике и финансам?
— Нет, по математике.
— Потрясающе. Я сама юрист, совладелица юридической конторы. Знаю много успешных женщин во всех областях. Но математика, который так выглядит, вижу впервые.
— Что ж, мне приятно это слышать. Тем более не в качестве комплимента от мужчины. И еще приятнее после отвратительного разговора с господином Корбелоном побеседовать с умной женщиной.
— Аристид, наверное, сплетничал, как всегда.
— Пытался, по крайней мере.
— Даю что угодно, он говорил о бедняжке Аньес. Вы его не слушайте.
Я поняла, что Лиза пытается выведать, что мне уже рассказали, поэтому ответила дипломатично.
— Я и не слушала. В конце концов, это меня не касается. Взаимоотношения между матерью и дочерью — это то, во что нельзя влезать.
Оказалось, что чересчур дипломатично, потому что Лиза вдруг резко сменила курс.
— А Ваша дочь? Я наблюдала за ней за обедом и сейчас, в зале. Честно говоря, я не ожидала, что она настолько красива, хорошо воспитана и, как бы это сказать, настолько независима. От девушки из России этого не ждешь. Как мне показалось, она сильная и властная. Эрик в нее влюблен, но я не уверена, что они будут хорошей парой.
— Не спрашивайте меня, мое влияние на этот процесс минимальное. У моей дочери действительно, очень сильный характер, гораздо сильнее моего. Я имею на нее влияние постольку, поскольку стараюсь не давить, а вразумлять. Мне Эрик очень нравится. Он умный, добрый, славный и не стремится к тому, чтобы управлять. Он в этой паре согласен быть ведомым. По крайней мере, сегодня. На этих условиях они могли бы быть счастливы. Но решение принимаю не я. Она сделает так, как захочет и решит.
Я сказала это все Лизе, понимая, что через несколько минут мои слова станут предметом обсуждения между ней и Жаном Мишелем. Вот им еще информация к размышлению.
— Надя, я могу только поблагодарить Вас за то, что Вы со мной так откровенны. До знакомства с Вами и Вашей дочерью, я боялась, что этот брак состоится. Сейчас я опасаюсь, что Катрин не захочет сделать счастливым нашего Эрика.
— Лиза, что мы с Вами обсуждаем облака в небе?! Давайте переживать неприятности по мере их поступления. У нас в России говорят: война будет — объявят.
— Вы мудрая женщина! Можно я возьму Ваше выражение на вооружение?
— Да пожалуйста! Пользуйтесь на здоровье.
Тут к нам подошла Клодин Рагузье. Вблизи ощущение, что она вырезана из картона и раскрашена, усиливалось. Клодин тоже вышла покурить, и искала компании. Попросив у Лизы огня, она затянулась и вступила в разговор:
