Джоджо Мойес - Ночная музыка
– Похоже, тебе не мешало бы навести порядок хотя бы в той, что у тебя есть, приятель. Доедай свою булочку и проваливай. Мне не нужны неприятности. – Хозяин взял со стойки газету и исчез в подсобке.
– Шел бы ты домой, Мэтт. – Подошедший к нему Майк Тодд специально понизил голос, чтобы их не могли услышать. Тодд даже потрепал Мэтта по спине. В его глазах сквозило нечто, смахивающее на жалость. – Ступай домой и чуток отдохни.
– А когда ты наконец придешь посмотреть на мой дом? – спросил Мэтт, но Майк, кажется, его не слышал.
– Ступай домой, Мэтт, – повторил он.
Поэтому проще всего было оставаться в машине. Мэтт уже потерял счет времени, но, похоже, сидел он тут достаточно долго. Он забыл зарядить мобильник, хотя это не имело значения, ведь он ни с кем не желал говорить. Мэтт уставился на фасад Испанского дома, не замечая ни строительных лесов сзади, ни переполненного контейнера для мусора, ни затянутых брезентом окон. Нет, он видел свой дом. Огромный дом, который снова обрел былое великолепие. А еще он видел себя самого, идущего по лужайке к озеру. Он помнил, как еще мальчишкой именно здесь сидел, широко расставив ноги, на велосипеде и вынашивал план мести. Они обвинили его отца в краже двух запасных колес от их раритетных автомобилей, а потом, когда инкриминируемые отцу Мэтта колеса нашлись в гараже, им было то ли неловко, то ли просто лень дать делу обратный ход, хотя Джордж Маккарти почти пятнадцать лет служил верой и правдой их семье. Но все выяснилось слишком поздно. Мэтт с сестрой переехали в муниципальный дом в Литл-Бартоне, а имя его семьи было опорочено вследствие преступной небрежности Поттисвортов. Именно в этот день Мэтт понял: дом должен принадлежать ему. Он еще всем покажет. И особенно родителям Лоры, которые смотрели на его ботинки и на то, как он держит нож с вилкой, с вежливым, но явным неодобрением.
Он получит этот дом во имя мести за семейство Маккарти. Он покажет всем в округе, что важно не твое происхождение, а то, чего ты добился. Он восстановит этот дом и репутацию своей семьи.
И поначалу ему казалось, что убрать со своего пути вдову, занявшую чужую территорию, будет проще простого. Но однажды в ветреную летнюю ночь вдова вдруг стала Изабеллой. Изабеллой, которая наполнила его душу музыкой и заставила осознать всю убогость, серость и однообразность его существования. Изабеллой, которая легко скользила между деревьями и чьи бедра плавно покачивались в такт музыке. Изабеллой, которая дерзко смотрела на него раскосыми глазами и благодаря которой он понял, чего именно ему не хватало все это время, пока он занимался рутинными вещами и мыслил квадратными футами. Единственной женщиной, осмелившейся бросить ему вызов. Он по-прежнему хотел Испанский дом, то есть он по-прежнему считал его своим. Но теперь ему этого было недостаточно.
Мэтт Маккарти закрыл глаза, затем снова открыл, пытаясь избавиться от шума в голове. Включил CD-плеер на приборной доске и поставил «Музыку на воде» Генделя. А затем, когда убаюкивающие звуки скрипки привели его в чувство, достал из бардачка блокнот и принялся методично составлять список того, что еще предстояло сделать, начиная с прокладки труб и кончая установкой последнего окна. Он помнил все до последнего гвоздя, до последнего неоштукатуренного куска. Никто не знал этот дом лучше его. Он сидел и чиркал в блокноте, не обращая внимания на то, что замусоленные листки падали на пол и что, по мере того как солнце заходило за Испанский дом, в салоне постепенно темнело.
Изабелла не спала три дня и две ночи. Она лежала без сна и вела бесконечный мысленный диалог с покойным мужем. Она обвиняла Лорана в неверности, корила себя за то, что подолгу оставляла его одного, в результате чего он стал искать удовольствий на стороне. Она снова и снова прокручивала воспоминания о семейных праздниках, о каникулах, о своих зарубежных гастролях, пытаясь включить в события ту самую женщину. Его чрезмерные расходы, более частые деловые поездки в последний год – все это приобрело новый смысл, а детали, встав на свое место, дали возможность получить целостную картину, причем весьма неприглядную. Оказывается, Лоран не принадлежал ей одной: и она сама, и дети делили его с кем-то еще. Его интрижка замарала память об их прошлой жизни. Изабелла ненавидела себя за то, что была слишком эгоцентричной, чтобы заметить неладное, слишком самодовольной, чтобы потрудиться проверить счета или распечатки с кредитных карт.
В полночь она швырнула обручальное кольцо в озеро, а потом, не услышав характерного всплеска, не знала, то ли смеяться, то ли плакать. Но в основном она плакала, потому что из-за предательства Лорана пострадал их сын. Она вспомнила, как в тот роковой день Лоран поцеловал сына в голову, попутно заметив, что Тьерри стал совсем взрослым. Может, это было некое зашифрованное послание? Может, Лоран именно так предупреждал Тьерри, чтобы тот держал рот на замке? Неужели сокрытие факта неверности для Лорана было важнее душевного здоровья собственного ребенка? Или Лоран просто констатировал тот факт, что сын действительно стал взрослым?
Да, теперь все события она видела в новом свете. И от этого голова у нее шла кругом.
Мэтт появился на следующее утро после того, как открылась ужасная правда, и когда Изабелла услышала знакомый звук мотора его минивэна, а затем и стук в дверь – запасные ключи были предусмотрительно из-под коврика убраны, – она встретила его на пороге и сообщила ему, что возобновление ремонтных работ сегодня крайне нежелательно.
– Но вы же просили доделать ванную, – сказал Мэтт. – Уже несколько недель только об этом и твердили. Все, что необходимо, у меня в машине.
Вид у него был ужасный. Подбородок зарос многодневной щетиной, а футболка грязная. Причем грязная не от строительной пыли, а просто серая и жеваная, словно он спал не раздеваясь.
– Нет, – ответила Изабелла. – Сейчас не самое подходящее время.
– Но вы же сами говорили, что хотели…
– Уже много месяцев мы моемся в жестяной ванне. Так какая разница – месяцем больше или месяцем меньше?
И она захлопнула дверь прямо у него перед носом, особо не беспокоясь, что ведет себя не слишком вежливо или что Китти снова заведет свою волынку на тему, что они живут как первобытные люди. Изабелла ненавидела Мэтта за то, что он был мужчиной. За то, что переспал с ней, будучи женатым, но не раскаялся в этом, хотя бы ради приличия. Изабеллу аж передернуло, когда она вспомнила о своем непростительном поведении, которое иначе как двуличным невозможно было назвать. Разве она сама не поступила с Лорой так же подло, как в свое время поступили с ней?