Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине
Рывком обогнув угол Уотер-стрит, Бен поставил машину на мощеном дворе «Ривер-кафе», высветив фарами желтую клумбу посередине. До закрытия оставалось еще целых десять минут.
Прямо перед ними воспаряла куда-то в невероятную высь мощная колонна Бруклинского моста, поддерживающие пролет тросы казались огромным пауком на фоне чернильного неба. Бен выключил зажигание, и с минуту они сидели в салоне, просто прислушиваясь к вибрирующему шуму транспорта, проносящегося по мосту чуть дальше.
– Ты готова?
Она кивнула.
Навстречу им шла веселая компания поздних гуляк, шумно и весело обсуждавшая какое-то недавнее происшествие.
По трапу они прошли в кафе, располагавшееся на барже, пришвартованной к набережной. Какие-то солидные мужчины заканчивали в баре послеобеденный коктейль, усталый пианист наигрывал мелодию Коула Портера и пел в микрофон:
Ты со мною срослась, и мне жизнь удалась,потому что всегда ты со мной
Интересно, слушает ли она слова?
Как бы нить ни вилась, но ты со мною срослась…
– Знаешь, хорошо, что мы приехали поздно, не то никогда бы нам столик у окна не достался. – Он усадил ее на изящный плетеный стул. – Место известное, за месяц столик заказывать приходится.
– Да, и правда нам везет. – На Эллен было очень нарядное светло-розовое платье, которое превосходно подчеркивало, какие у нее роскошные темные волосы, жаль только, бледность никак с лица не согнать.
– Тебе тут нравится, Эллен? – Он показал на окно: мимо проплывала огромная нефтеналивная посудина.
Она промолчала. Может, именно в эту минуту она заметила какую-то грязную корягу, покачивавшуюся на волнах прямо перед окошком.
А Бен все говорил, говорил без умолку, всеми силами стараясь развеять ту гнетущую атмосферу, которую создавали неотступно преследовавшие их обоих мысли. Рассказал про подружку Сары, и как эта Бренда записалась в «ААА», чтобы отыскать себе там мужчину, рассказал про возобновление брака Дона и Доуни, который уж наверняка кончится новым скандалом, рассказал, какие присматривает компьютеры для своего зала, который пора переоборудовать.
Принесли заказанное. Изумительное блюдо: картофель в виде хризантем, морковь и томаты нарезаны розочками.
– Красиво, – оценила Эллен, – так красиво, что страшно есть, губя такую красоту. – И положила вилку.
А Бен с аппетитом накинулся на рыбный салат и семгу по-татарски. Кошмар просто: столько калорий, да еще на кухне постарались, минимум десять лишних приправ в соусе.
Когда дошло до десерта, в ресторане уже никого не оставалось. Часы в тяжелой дубовой оправе сообщали со стены, что без четверти два. Официанты откровенно позевывали.
Бен выбрал шоколадный торт, и это оказалось катастрофой. Лучше бы они в кафе «Ла Фонтана» сходили. И как ему не пришло в голову? Ей там в тот первый вечер до того понравилось… и там ставят оперные арии, может, она бы и развеялась от такой музыки… О Господи, ну вечно он все испортит!
Чего бы он ни сделал, чего бы ни дал, только бы не видеть этой обреченности в ее блестящих карих глазах, когда, забывшись, она просто смотрела в стол и ковыряла вилкой какие-то крошки.
– Привет, Чарли…
– Что? – Она словно вернулась на землю из какого-то путешествия в сокровенные сферы.
– Ты разве не видела «Золотую лихорадку»?
– Картину Чарли Чаплина?
– Ага, вот ты мне и напомнила, как Чарли, бродяга этот, в одиночестве обедает.
Наконец-то тень улыбки промелькнула у нее на лице, только тень.
– Ну понятно, какие еще мысли могут возникнуть, если со мной связался. Ты уж прости, что я все молчу, да и вообще не стоит меня таскать по ресторанам.
– Да что ты, право. Я совсем не про то думал, а про хлебную корку, помнишь, что он с ней выделывал? – Бен сложил вместе их вилочки для десерта, получилась какая-то приплясывающая фигурка. – Ну, вот так: медленно, медленно, быстрее, еще быстрее, опять медленно.
– Надо же, вилка и то танцевать быстрее научилась, чем я, – и она снова улыбнулась, на этот раз и правда радостно.
– Ну уж нет, ты самая лучшая ученица за всю мою жизнь.
– Конечно, конечно, других-то не было.
– Вот именно, ты единственная. – Он взял ее за руку и впервые почувствовал, как отступила тоска.
Она погладила его руку ладонью.
С минуту они так и сидели молча, держась за руки, глядя в глаза друг другу.
И тут ему пришло в голову – ну конечно!
– Послушай, я знаю, чем мы сейчас займемся.
– Чем?
– Поедем будем танцевать танго.
– Дома или ты еще куда-то хочешь ехать?
– Нет, не дома, непременно надо, чтобы место было экзотичное.
– А где это?
– Да уж доверься мне.
Глава XXXI
Стена густого тумана медленно наступала с Атлантического океана, скрывая под собой пляжи и окутывая толстой пеленой бруклинские фонари. Туман навис над самой водой, придавливая ниже и ниже белые барашки волн, ритмично набегавших на прибрежный песок, – почти тот же самый ритм, что доносился из включенного магнитофона в машине Бена, где звучало танго.
А на досках, перекинутых через мокрый песок на Кони-Айленде, Бен и Эллен, обнявшись, скользили в этом тумане медленно, медленно… быстро, еще быстрее, опять медленно.
Крохотные фигурки на фоне гигантского скелета, каким проступал через пелену разваливавшийся аттракцион, они поминутно растворялись в белесой мгле и вновь выныривали, а туман протягивал к ним свои длинные змеистые пальцы, словно сжимая их и сжимая, стягивая кольцом.
Чуть пробивался расплывающийся свет реклам и электрических дуг, еле различимых под накрывшей город мягкой сероватой пленкой. Звуки гасли, наткнувшись на это колышущееся одеяло, и даже сирены становились едва слышны; а где-то далеко-далеко полушепотом окликали друг друга встречные автомобили, но и этот неясный шум становился все тише, тише, пока не исчез совсем, уступив место одной мелодии, одной музыке – танго.
Бен отпускал Эллен от себя и снова ее притягивал совсем близко, почти ее ронял, чтобы тут же сделать головокружительный поворот. Она улыбалась ему, и он улыбнулся ей в ответ. Наконец-то они снова вместе, и больше им не нужно ничего в мире.
Туман густел, наваливался, душил, и ничто не в силах было удержать этот неслышный натиск. А они, танцующие на песке, словно парили высоко над землей каким-то чуть заметным силуэтом.
Он все кружил ее и кружил в знакомом ритме, и не было для них сырости на лицах, на одежде, на волосах, не было тумана, в котором где-то далеко подавал тревожные сигналы звуковой маяк, не было ничего, были только они одни, даже не заметившие, что кассета кончилась и музыка больше не звучит.
