Бетти Шарп - Эмбер

1. Ведьма

Знаю, может показаться, что вы уже слышали эту историю раньше, но это не так. Некоторые считают, что она началась с добродетельной девственницы, юной честной и искренней девушки, которая получила под дых от жестокой судьбы и вынуждена была спать в золе, пока ее высоконравственные домашние проживали жизнь, предназначавшуюся ей. Чушь.

Это не волшебная сказка. Настоящая история началась даже не с меня, она началась с принца. Сказки рисуют его безликим и безымянным, бесстрастной картонной фигурой, воплощением всего, что должна хотеть хорошая девушка. Ничто из этого и близко не похоже на правду.

Его нарекли Адрианом Джустом, но, после того как ведьма Гаэтана одарила его двусторонним благословением в день имянаречения, никто не звал его иначе, как Очаровательный.

— Очарование, — прошептала она на языке Древних, языке проклятий и магии. Благословение упало с ее губ с каплями крови, поскольку язык Древних остер, как битое стекло, для нежных ртов смертных. — Пусть он будет очарователен. Пусть каждый взгляд находит его лицо и формы совершенными. Пусть каждый мужчина уважает его, а каждая женщина — вожделеет. Пусть всякий, кто ему встретится, любит его и стремится угождать.

Старый король улыбнулся. Кто не желал бы такого подарка своему ребёнку? Только придворная колдунья Райзинда поняла значение благословения Гаэтаны. Она побледнела от смятения и ужаса.

— Сестра, — прошептала Райзинда, — что ты наделала?

— Благословение, — ответила Гаэтана беспечным голосом и вытерла губы перчаткой.

— Скорее проклятье! Ты одарила мальчика уважением, которое ему не нужно будет зарабатывать, желанием, которое он никогда не научится ценить, и любовью, которая никогда не потребует от него взаимности. Он станет тираном!

— Ты чересчур беспокоишься, Райзинда.

Гаэтана сняла окровавленные перчатки, чтобы положить ладонь на лоб маленького принца. Ее руки были тонки и прекрасны, вот только на месте мизинца левой руки торчал обрубок.

— Ты же пожелала ему мудрости. Неужели не веришь, что он ею воспользуется?

Мы так никогда и не узнали, умерила ли подаренная Райзиндой мудрость гордыню принца. Ни один мужчина, ни одна женщина, которые встречали его, не могли ему перечить. Ни один из тех, кто слышал его голос, не мог удержаться от любви к нему. Он достиг зрелого возраста, но оставался мальчишкой. Кутил, распутничал и развлекался как мог.

И мы любили его за это. Мы любили его за состояние, потраченное на лошадей и собак. Любили за девственниц, которых он совратил, и за шлюх, которым раздаривал драгоценности из королевской казны. За соглашения, которые он заключал, стоило ему только попросить иностранных монархов пойти навстречу. За войны, которые он выигрывал, лишь выйдя на поле боя, ведь никто не поднял бы на него меч.

Очаровательный принц был нашим талисманом. Несмотря на сибаритство венценосного отпрыска, его колдовской дар привел наше королевство к величию. Мир простирался по земле, как теплое одеяло зимой. Богатство текло к нам, точно река к морю. Рыбаки и извозчики становились торговцами. Торговцы — принцами.

Вам может показаться лицемерием жаловаться на проклятие, в то время как мой отец из тех торговцев, что сколотили состояние благодаря его покровительству. Это на прибыль от соглашений принца мы купили роскошный особняк на Дворцовой площади, всего в миле от королевской резиденции. Это на прибыль от проклятия принца приобрели женственные платья из шелка и атласа, которые я никогда не носила, и оплатили маленькую армию ученых докторов, которые впустую пытались спасти жизнь моей матери.

Деньги, как и чары принца, могли изменить лишь внешнюю сторону жизни, но не ее суть. Деньги не могли сделать из дочери извозчика леди. Деньги не могли спасти жизнь умирающей жене торговца.

В то лето, когда моя мать умерла, мне было девятнадцать лет, а принцу — двадцать четыре. Страшась власти его проклятия, мать запрещала мне смотреть на него, когда он проезжал мимо нашего дома по пути в город. Но тем летом она была прикована к постели, а все мои друзья только и говорили что о принце.

Даже в девятнадцать я много знала про волшебство. Я думала, что достаточно сильна, чтобы устоять против простого благословения. Я была своевольна и ослушалась матери.

Однажды я присоединилась к толпе на Дворцовой площади, чтобы приветственно махать проезжающему мимо принцу. Я почувствовала мощь его очарования даже до его появления. Воздух вокруг вдруг стал плотным и влажным, с каждым вдохом предвкушение горячило мою кровь. Чары прошлись по моей коже, как склизкое прикосновение, словно пиявки присосались к запястьям, словно змея скользнула по ноге. Тогда я поняла, что столкнулась с силой, превышавшей мою способность сопротивляться. Но было слишком поздно.

Его свита вывернула из-за угла, и я увидела его. Позолоченный солнцем и прекрасный, он восседал на белом жеребце и зажег во мне такой огонь, какого я прежде не знала. Это чувство не было невинным, как греза или девичьи вздохи. Это было вожделение, неотвратимое и всепоглощающее. Кожу покалывало от жажды ощутить его руки на моем теле. Мое девственное лоно наполнилось влагой и жаром желания.

Его глаза встретились с моими, когда он оглядывал толпу — или мне так показалось в том лихорадочном состоянии. Не могу сказать, какого цвета они были, но помню, подумала, что более прекрасных глаз еще не видела. Я всецело любила его, больше, чем какая-либо женщина когда-либо кого-либо. Каждая девушка в толпе чувствовала то же самое.

Мои сила воли и достоинство растворились в страстной мечте заполучить его. Я разделась бы донага и умоляла бы его оттрахать меня на грязной мостовой, если бы только он снова на меня взглянул. Я согласилась бы на любой разврат ради его благословенного проникновения.

Глядя на совершенство принца, я как никогда ощущала собственную невзрачность. Впервые я застыдилась своих вьющихся рыжих волос и ярких веснушек, усыпавших мою кожу. Я сокрушалась о своем тощем девичьем теле и о врожденном искривлении правой ноги, отчего я слегка хромала. Совершенный мужчина заслуживал совершенной женщины, а совершенство было недостижимо для такой, как я.

Он улыбался и бросал в толпу деньги, проезжая мимо, не обращая внимания на пытки, которые я испытывала. На блестящих серебряных монетах был выбит его портрет, такой точный, что девушки носили их на лентах вокруг шеи, чтобы держать Очаровательного поближе к сердцу.

Монеты падали на мостовую с металлическим звуком поломанных колокольчиков, но никто в толпе даже не посмотрел на богатство под ногами. Никто не в силах был отвести глаза от нашего возлюбленного принца. Сила его проклятия перевешивала даже природную жадность.