Шерли Грау - Стерегущие дом
А деду — он, кажется, шагал совсем рядом, только чуть поотстал, чтобы мне не было видно, — деду я сказала так:
— Вот когда бы ты, наверно, посмеялся…
— Мне не смешно, — сказал он.
— Видишь, справилась.
— Как же, знаю.
— Надо ведь было что-то сделать.
Я услышала его вздох, очень явственно, как будто ветерок тронул сухую листву.
— Раз надо, значит, никуда не денешься, — сказал он.
— То было за тебя, — сказала я. — А сейчас будет за меня, хоть тебе и не понравится то, что я собираюсь сделать.
— Знаю, — сказал дед, и снова вздохнул за него легкий зимний ветер.
Я вошла в контору — бывшую приемную Джона. Из трех секретарских столиков два пустовали. Мисс Люси и миссис Карсон остались при Джоне. За третьим сидела новая машинистка, эту пригласила я — бесцветная пигалица со скверной кожей. Мать — городская проститутка, отец неизвестен. Злючка, дурнушка и первоклассный работник. Я ей доверяла, потому что для нее не существовало привязанностей. Она не любила меня, но я хоть платила деньги, и потому других она не любила еще больше.
Я ей кивнула. Она чуть тряхнула головой, ни на секунду не сбавляя бешеного темпа своей машинки. Я зашла в кабинет. Мистер Дилетт кончал работу, он встретил меня профессиональной, заученной улыбкой.
— У меня к вам просьба, — сказала я. — Сделайте мне одолжение. Позвоните, пожалуйста, в Калифорнию, в Окленд, доктору Мэллори. Имени не знаю, но профессия известна — рентгенолог, так что связаться с ним не составит труда. А просьба такая: узнайте у него адрес и телефон его зятя.
Кроличьи терпеливые глаза внезапно загорелись острым блеском.
— Кто такой его зять?
— Роберт Хауленд.
Мистер Диллет помедлил, потом снял трубку. Пока он сидел у телефона, я открыла заднюю дверь, распахнула ее настежь. Потом подошла к громоздкой дубовой конторке. Я опорожнила ящики, все по очереди, высыпая на пустые стулья содержимое: бумаги, резиновые бумагодержатели, скрепки, конверты. Потом налегла на конторку плечом и стала двигать к двери. Мистер Дилетт поднял голову от телефона — сначала он делал вид, будто не замечает, чем я занимаюсь.
— Погодите минутку, я вам подсоблю.
Ножки были без роликов, но конторка и так шла довольно легко, скользя по голым вощеным половицам.
— Нет, спасибо, — сказала я. — Я сама.
Я толкала конторку к открытой двери — по полу протянулись длинные светлые следы, — пока она не уперлась в невысокий порог и не застряла. Я прикинула на глаз, достаточно ли широк дверной проем, — да, достаточно. Поддела руками снизу как можно крепче и приподняла. Ну и махина — у меня заломило спину, но верхняя часть конторки уже перевесила; я ухитрилась приподнять еще немножко, и она опрокинулась от собственной тяжести. В дверь, вниз по двум ступенькам — на бетонный двор. Пусть лежит. Она загородила весь проход, но можно ходить и через парадную дверь. Тем более что теперь мне ее уже с места не сдвинуть. Кажется, повредила спину от натуги. Я положила ладони на поясницу и, легонько раскачиваясь, поглядела на две выбоины по обе стороны крашеной дверной рамы.
— Кажется, я учинила здесь небольшой разгром, — сказала я мистеру Дилетту. — Но уж очень давно мне это хотелось сделать.
Сколько ни растирай, сколько ни потягивайся, а пояснице не легче — видно, придется привыкать к этой боли. Я отняла ладони от спины и закрыла дверь. Мистер Дилетт сидел у телефона и как будто не замечал ничего особенного.
— Номер телефона есть, — сказал он. — Я вам не помешаю?
— Нет, — сказала я. — Не беспокойтесь, пожалуйста, сидите.
С отсутствующим выражением лица, какое бывает у людей в церкви, он подал мне листок бумаги. Сиэтл, и дальше два номера.
Мистер Дилетт сказал:
— Один служебный, другой домашний.
Суббота — стало быть, он дома. До чего же это просто. Проще простого. Он сам подошел к телефону, я узнала его по голосу.
— Я же говорила, Роберт, что разыщу тебя, — сказала я. — Ты не забыл? Ты ждешь?
Он не проронил ни слова. Резкий хриплый вдох — и он бросил трубку.
— Ах нет, Роберт, это не поможет, — сказала я в молчащий телефон. — Я ведь позвоню еще. А потом еще, и еще, и еще. — Я откинулась на спинку стула и начала смеяться. Смеялась, пока не заломило бока. Смеялась до тех пор, пока не уткнулась лбом в гладкую поверхность телефона и не заплакала. Откуда-то — я смутно сознавала это — приходили люди, склонялись и смотрели на меня, качали головами, отходили на цыпочках, словно на похоронах. Мне теперь было все равно. Я ушла в собственный мир, где все содрогалось, и рушилось, и гремело от рыданий, и его стены сомкнулись вокруг меня.
Какие пестрые цвета, откуда этот калейдоскоп красок? Никогда их столько не было. Это слезы преломляют свет.
Я плакала, пока не сползла со стула на пол. И плакала на полу, свернувшись, как утробный плод, на холодных неподатливых досках.
Примечания
1
Перевел с английского В. Рогов.