Любовь на грани смерти - Юлия Гойгель
Беглецов так и не нашли. А сторона, вырастившая такого недостойного сына, в качестве платы за нанесённый ущерб, так как дочь увели бесплатно, отдала им в рабство одну из своих дочерей.
Вскоре в хижину проскальзывает та самая девочка. Её зовут Дарья. И она немного говорит по-русски. Объясняет это тем, что языку её научил старший брат Хадис. Девочке не больше семи. Своего точного возраста она не знает, так как не умеет считать. Её мать была русской. После смерти первой жены, отец ездил на работу в Россию и привёз оттуда вторую супругу. Но несколько лет назад та тоже умерла. Насколько я поняла, у женщины случилось воспаление лёгких, а о медицинской помощи здесь можно только мечтать.
Отец женился в третий раз и теперь у него два погодка сына. Когда самый старший сбежал с девушкой, никем, кроме Дарьи, больше пожертвовать не нашли.
Так как уже достаточно холодно, в обязанности девочки входит собирать сухой верблюжий или коровий навоз, кизяк, чтобы им топить очаг и варить хоть какую-то похлёбку. Хлеб в этой семье не пекут. Не из чего. Его иногда приносят более зажиточные соплеменники. На ужин кто-то из соседей приносит объедки, что и составляет пищу стариков. Немного дают девочке, мне не предлагают. Всё равно скоро умирать, зачем на меня еду переводить?
Следующие два дня меня пинают из угла в угол. Не кормят, но разрешают попить. Пить я очень хочу, но кипячённую воду на меня тратить расточительно. Ничего не остаётся, как пить сырую. Через несколько часов у меня начинается сильное расстройство желудка. Вполне ожидаемо.
Какая-то соседская женщина, сжалившись, приносит мне непонятный отвар. Я его пью просто потому, что он кипячён. Вытолкав меня на задний двор, на некоторое время обо мне забывают. Я очень замёрзла, но это радует. Умру от переохлаждения не дожив до дня казни.
Вечером к Дарье тайком приходит её брат. Ему чуть больше десяти, и мальчик говорит по-русски пусть и не очень хорошо, но значительно лучше своей сестры. Хадис, так зовут мальчика, говорит, что слышал обо мне, хотя всем в селении приказано молчать.
— Тот мужчина, из-за которого вы здесь, стал бы вас забирать обратно? — неожиданно спрашивает мальчик.
— Он думает, что я в другом месте, — грустно отвечаю ребёнку. Хотя мальчик мыслит не как ребёнок. Здесь дети взрослеют очень рано.
— До Джелалабада всего сто километров. Если я его найду и расскажу о вас, вы заберёте с собой мою сестру? За деньги старики её отпустят.
— Конечно, заберу, — обещаю я. — Пока ты проделаешь такой долгий путь, меня убьют.
— Я прямо отсюда пойду, — обещает ребёнок.
Мне становится чуть лучше и эту ночь разрешают провести в доме. В темноте ко мне прижимается девочка, согревая меня теплом собственного тела и какой-то дырявой рогожкой. Следующим вечером, как только старики уснут, нам тоже нужно уходить.
В селение часто наведываются разные вооружённые группировки, густо населяющие эту гору. Иногда крадут детей для сексуальных утех, иногда родители сами продают. И мальчиков, и девочек, чтобы прокормить остальных. Дарья подслушала, что старики решили продать её в следующий приход покупателей.
— Идём со мной, — предлагает девочка. — Тебя через два дня забьют камнями. Это очень страшно. Я такое однажды видела.
Дарья рассказывает, что она немного ориентируется в горах, так как в поисках навоза для очага уходила намного километров вперёд, следуя за кочевыми племенами. В деревне, у самого богатого жителя лишь пять коз, кизяку там браться негде. Соседнее селенье, откуда она родом, более богатое, но там всем своим не хватает.
Терять мне нечего. И ночью мы уходим. На двоих у нас одна кукурузная лепёшка, которую снова дал кто-то из соседей и старая пластиковая бутылка с кипячённой водой. Её мне принесла всё та же сердобольная женщина.
Девочка одета теплее меня. Вещи принёс брат. На мне выделенное старухой дырявое платье и сворованная перед отходом у старика меховая безрукавка. Шлёпанцы на босу ногу. Так ходят многие женщины в деревне.
Мы идём почти всю ночь, а утром прячемся в каком-то ущелье, за порослью редких кустов.
Преследования не боимся. Больше опасаемся встречи с каким-нибудь отрядом боевиков. Тогда нам точно придёт конец. Дарья делится со мной лепёшкой, но я отказываюсь. Мне очень холодно, болит горло, начинается сильный кашель, я полностью обессилена.
— Ты горишь, — говорит девочка, трогая рукой мой лоб.
— Брось меня и уходи, — советую я своей маленькой попутчице.
Мы ещё не заблудились. Спускаемся с гор по еле заметной тропинке. Дарья уверена, что брат вернётся за ней и пойдёт по этой дороге. Они оба её знают.
Наступает вечер, но мы никуда не идём. Температура усиливается, и я начинаю бредить. На несколько минут вернувшись в сознание, вижу, что уже утро. Дарья по-прежнему сидит рядом.
— Всего в нескольких шагах отсюда есть большая пропасть, — произносит девочка. — Там когда-то разбился русский вертолёт. Его видно с обрыва.
— Пойдём туда, — прошу я девочку. — Мне нужно его увидеть.
Конечно, никакой уверенности, что это место гибели моего отца у меня нет. Скорее всего здесь не одна сотня разбитых советских самолётов. Но судьба почему-то привела меня именно к этому месту. Вдруг, оно то, единственное — ждущее только меня.
Идти не могу. Дарья фактически тащит меня на себе. Я падаю в чёрную бездну, затем снова возвращаюсь в сознание.
— Лиза, Лиза, вертолёт! — в очередной раз пытается растормошить меня ребёнок. — Ты слышишь?
Как я могу слышать двадцать шесть лет назад упавший вертолёт? Это последняя мысль, мелькнувшая в наполненной жаром голове. Больше в себя я не прихожу.
Сознание возвращается болезненными толчками и слепящим светом. Пропадает. Затем пытается прорваться снова. Меня постоянно зовёт мужской голос. Знакомый голос. Почему он мне кажется знакомым, если я никогда не слышала голоса отца? Но кто, если не он, может ждать меня на краю вечности? На хрупкой грани смерти?
Очередной толчок, слепящий свет и знакомый голос.
— Вернись, моя девочка. Только вернись. Я никуда тебя не отпущу.
Взгляд нехотя фокусируется. Старый новый мир принимает знакомые очертания. И мужчину, сидящего возле моей кровати, я больше
