Катрин Панколь - Черепаший вальс
Матери я ничего не сказала. Я просто умираю, когда думаю об этом. Интересно, у нее внутри тоже что-то взрывается, когда она думает о Филиппе? Интересно, любовь во всяком возрасте одинакова?
Жозефина толкнула дверь зала, где проходило собрание жильцов, как раз когда выбирали председателя. Она опоздала. Ширли позвонила ровно в тот момент, когда она уходила. Потом она ждала автобуса и крыла себя на все корки: столько зарабатываю, могла бы все-таки такси взять! Деньгам надо учиться. Учиться их зарабатывать и учиться их тратить. Ей всегда было неловко транжирить, позволять себе мелкие удобства и радости жизни. Она пока старалась тратить только на «важное»: квартиру, машину, учебу Гортензии, страховку, налоги. Ей претили расходы по пустякам. Она по три раза перепроверяла цену пальто и ставила обратно на полку духи за 99 евро.
В зале как будто шел экзамен. Человек сорок сидели перед откидными столиками с разложенными на них бумагами. Она уселась в задних рядах, возле круглолицего взъерошенного мужчины, развалившегося на стуле, как в шезлонге. Не хватало только зонтика и крема для загара. Он отбивал такт ногой, уставившись на носок ботинка. Потом, похоже, сбился с ритма: на миг замер, пробормотал: «Черт!» — и снова стал постукивать ботинком.
— Здравствуйте, — сказала Жозефина, плюхнувшись на соседний стул. — Я мадам Кортес, с шестого этажа.
— А я мсье Мерсон, отец Поля… и муж мадам Мерсон, — ответил он, и все его морщинки поползли вверх в радостной улыбке.
— Приятно познакомиться, — сказала Жозефина и покраснела.
У него был острый, словно проникающий сквозь одежду взгляд. Он как будто пытался прочесть этикетку на ее бюстгальтере.
— А мсье Кортес существует в природе? — спросил он, всем телом подавшись к ней.
Жозефина смутилась и сделала вид, что не расслышала.
Сын Пинарелли поднял руку, предлагая себя в качестве председателя собрания.
— Ты смотри! Явился без мамочки! Неслыханная смелость! — проронил мсье Мерсон.
Сидящая перед ним суровая дама лет пятидесяти обернулась и испепелила его взглядом. Тощая, костлявая, с черным шиньоном и угольно-черными кустистыми бровями — сущая Баба Яга.
— Будьте так добры, ведите себя прилично! — прокаркала она.
— Я пошутил, мадемуазель де Бассоньер, пошутил… — ответил он с широчайшей улыбкой.
Она пожала плечами и резко отвернулась. В воздухе словно пролетело лезвие бритвы. Мсье Мерсон скроил обиженную детскую гримасу.
— У них совершенно нет чувства юмора, вы скоро убедитесь!
— Я пропустила что-нибудь важное?
— Боюсь, что нет. Потасовки впереди. Пока мы на стадии холодных закусок. Шпаги еще в ножнах… А вы первый раз?
— Да. Я переехала сюда в сентябре.
— Тогда добро пожаловать на «Резню бензопилой»[86] местного разлива! Вам понравится… Море крови и запах мяса!
Жозефина оглядела зал. Она узнала Эрве Лефлок-Пиньеля, он сидел в первом ряду, рядом с мсье Ван ден Броком. Они обменивались какими-то бумагами. Там же, немного поодаль, сидел мсье Пинарелли. Они постарались сесть так, чтобы между ними было три пустых сиденья.
Синдик[87], мужчина в сером костюме, с блеклым взглядом и доброй, примирительной улыбкой, объявил, что председателем собрания будет мсье Пинарелли. Затем следовало выбрать секретаря и счетную комиссию из двух человек. Вверх потянулись алчные руки.
— Пробил час их славы, — прошептал мсье Мерсон. — Сейчас увидите, как опьяняет власть!
В повестке дня значилось двадцать шесть пунктов, и Жозефина всерьез задумалась, сколько же будет длиться их генеральная ассамблея. Каждый пункт выносили на общее голосование. Первым камнем преткновения стала елка, которую Ифигения поставила в холле накануне праздников.
— Елка за восемьдесят пять евро! — визжал мсье Пинарелли. — Эти расходы следует списать на счет консьержки, учитывая, что елку она поставила, безусловно, чтобы выпросить денежное вознаграждение к Новому году. И насколько я понимаю, мы, жильцы, не получили ни сантима из этих денег. Вношу предложение: отныне консьержка должна оплачивать елку и украшения. А в этом году — возместить соответствующие расходы.
— Совершенно согласна с мсье Пинарелли, — важно выпятила тощую грудь мадемуазель де Бассоньер. — И позволю себе выразить сомнения относительно этой консьержки, которую нам к тому же навязали.
— Ну знаете, — воскликнул Эрве Лефлок-Пиньель, — что такое восемьдесят пять евро, поделенные на сорок человек!
— Легко быть щедрым за чужой счет! — прошипела мадемуазель де Бассоньер.
— Опа! — подал реплику в сторону мсье Мерсон. — Первая демонстрация оружия. Они сегодня в ударе! Обычно дольше раскачиваются.
— Что вы хотите этим сказать? — спросил Эрве Лефлок-Пиньель, разворачиваясь к сопернице.
— Я хочу сказать, что куда как просто транжирить деньги, когда их не надо зарабатывать в поте лица своего!
Жозефина подумала, что Лефлок-Пиньель сейчас грохнется в обморок. Он резко отпрянул и побледнел как полотно.
— Мадам! Я требую, чтобы вы взяли свои слова назад! Это клевета! — вскричал он, задыхаясь и оттягивая воротник рубашки.
— Это уж как вам будет угодно, мсье Зять! — прокудахтала мадемуазель де Бассоньер, дернув носом, словно хотела склевать свой успех.
Жозефина наклонилась к мсье Мерсону и спросила:
— О чем это они?
— Она намекает на то, что он зять владельца банка, в котором работает коммерческим директором. Частный инвестиционный банк. Но она что-то в первый раз так распетушилась. Видать, в вашу честь. Это вроде обряда инициации… А заодно и предупреждение, чтобы вы с ней не связывались, иначе она начнет копаться в вашем прошлом. У нее дядя служит в Министерстве внутренних дел, и у нее есть досье на всех жильцов.
— Я не останусь на собрании, если мадемуазель де Бассоньер не принесет мне свои извинения! — взревел Лефлок-Пиньель, обращаясь к синдику, растерянно оглядывавшему зал.
— Размечтался… — ворчливо хорохорилась его противница.
— Обычное дело. Цепляют друг друга, статью меряются, — прокомментировал мсье Мерсон. — А вы знаете, что у вас красивые ноги?
Жозефина покраснела и прикрыла плащом колени.
— Мадам, мсье, прошу вас вести себя разумно, — вмешался синдик, вытирая вспотевший лоб. Первая же перепалка выбила его из колеи.
— Я жду извинений! — упорствовал Эрве Лефлок-Пиньель.
— Не дождетесь!
— Мадам, я не уйду, ибо восемнадцатый пункт повестки дня требует моего присутствия, но если бы вы не были женщиной, я бы потребовал сатисфакции!
