Наталья Миронова - Глаза Клеопатры
— До чего ж ты рестораны любишь! А как же Дуся? Она же готовила! Нет, давай тихо посидим дома, и ты мне расскажешь, что случилось. У меня, между прочим, есть что отметить. Мои эскизы приняли!
— Ура! — крикнул Никита, поставив ее на пол, и самым что ни на есть будничным голосом добавил: — Между прочим, я в этом ни минуты не сомневался. Ну, теперь покажешь, что ты там рисовала?
— Покажу. Но давай ты первый.
— Нет, давай ты первая.
— Ладно, пойдем.
Они поднялись в ее комнату, и она показала ему эскизы, объяснила, кто есть кто.
— Это гениально, — тихо сказал Никита.
— Да ладно тебе, — отмахнулась Нина. — Это только первый акт. Костюм Лира еще надо дорабатывать, он мне не нравится. У Эдмунда — он самый активный персонаж — костюмы должны меняться по ходу дела. У Глостера…
— А Лир в конце появляется в рубище, — вставил Никита.
— Это как раз проще всего. Давай теперь ты рассказывай, что там у тебя.
— За ужином. А то сейчас с голоду помру. Но мы сегодня откроем шампанское!
Они спустились в столовую, Дуся принесла высокие хрустальные бокалы и ведерко со льдом, а Никита притащил из кладовой бутылку шампанского. Нина опасливо зажала уши.
— Только не хлопай пробкой. Не пугай Кузю.
— Хлопать пробкой — это дурной тон. Не беспокойся.
Бутылка открылась с тихим шепчущим звуком. Никита разлил шампанское по бокалам.
— Ну давай рассказывай, — потребовала Нина. — Не томи душу.
— Я нарыл убойный компромат на Чечеткина. Ему конец.
— Что значит «ему конец»? — встревожилась Нина. — Что ты собираешься делать?
— Не волнуйся, убивать его я не собираюсь. Без меня охотники найдутся. Да не пугайся ты так! — воскликнул Никита, заглянув ей в лицо. — Меня просто поражает, как ты за него вступаешься.
— Он все-таки человек, — строго сказала Нина. — Глубоко несчастный человек.
Никита задумался.
— Извини, мне его не жалко. Если бы ты только знала, что мне удалось раскопать… Я тебе потом расскажу. Сейчас главное — дождаться, чтобы он сам ко мне пришел. Но он придет, ты не волнуйся. Нутром чую, придет.
Ждать пришлось недолго. Чечеткин объявился на той же неделе, в пятницу. Позвонил ближе к концу дня и сказал, что надо бы переговорить. Никита как ни в чем не бывало пригласил его зайти «хоть сейчас». Видимо, Чечеткин был где-то поблизости, потому что появился буквально через десять минут. Но у Никиты уже все было готово к визиту. Он предложил протокольный кофе, а когда гость отказался, попросил секретаршу ни с кем его не соединять.
— Шикарно выглядишь, — начал Чечеткин.
Никита не смог бы с чистой совестью вернуть ему комплимент: сам Чечеткин выглядел неважнецки. Треволнения последних месяцев не пошли на пользу «номенклатурному хряку». Вальяжная полнота сменилась одутловатостью, он обрюзг, кожа повисла ниже щек бульдожьими брылами.
Никита представил его себе рядом с субтильным Щегольковым и мысленно плюнул.
— Я был в Литве, — сказал он единственное, что можно было сказать. — Позагорал немного. Неделю назад вернулся.
— Тут вот какое дело… — Чечеткин сделал долгую паузу. — Надо бы кое-что за бугор перегнать… по твоим каналам. Схему я продумал, не беспокойся, но сумма немалая, придется траншами.
— Боюсь, я ничем не смогу помочь, — с ходу отказался Никита. — У меня тут не водокачка.
— Да брось, говорю же, схему я продумал. Не будь чистюлей. Я тебе давно говорил: если б не твое чистоплюйство, мы бы с тобой могли такие дела проворачивать…
Он еще что-то нудил, но Никита перестал слушать. Ему была ненавистна эта сохранившаяся еще с советских времен начальственная манера «тыкать» всем вокруг. Считалось, что это идет от партийной традиции: дескать, все коммунисты друг другу товарищи и братья. Но в ответ на свое «ты» партийные боссы почему-то ждали от окружающих почтительного «вы».
— Хочу вам кое-что показать, Валерий Иванович. — Никита достал и положил на стол между собой и гостем заранее заготовленную папку. — У вас ведь есть «окно» на Гусиновской таможне?
— Тебе надо что-то растаможить? — оживился Чечеткин.
— Да нет, я давно уже ввожу свой товар по белой схеме.
— А зря. Зря. Я тебе давно говорил…
— Да, я помню. Вы говорили. По моим подсчетам, с девяносто второго года вы прокачали «вчерную» через Гусиновскую таможню товаров на десять миллиардов «зеленых». Может, больше, но уж никак не меньше. И из этих десяти «зеленых» миллиардов ваша личная доля — миллиарда полтора-два.
Чечеткин побагровел густым буроватым оттенком.
— Ты что, башли мои считаешь?
Никита тоже решил перейти на «ты».
— Нет, деньги твои мне не нужны, на них можно здорово погореть. Оставим это. Поговорим лучше о банке «Капитальный».
— Нет такого банка! — Чечеткин заерзал в кресле. — «Капитальный» сгорел в дефолте, как все остальные. К чему весь этот базар?
— Нет, Валерий Иваныч, не скажи. Не как все остальные. — Никита открыл папку и вынул несколько листов. — В марте девяносто восьмого — в марте, заметь, а не в июле и не в августе — ты взял в «Капитальном» заем, примерно равный всем его резервам. Банк буквально висел в воздухе, но продолжал исправно принимать у стариков вклады «на гроб».
— Ты что, копаешь под меня? — Глаза у Чечеткина вылезли из орбит, белки налились кровью. — Ты… сопляк! Твои партнеры в курсе, что ты под меня копаешь? — Не дожидаясь ответа, он схватил со стола стакан воды, который предупредительно налил ему Никита, и выпил залпом. — «Капитальный» принадлежал мне. Я с ним делал что хотел.
— Ты мог бы изъять свою долю уставного капитала и прикрыть лавочку, но предпочел оформить заем.
— Ну и что? Все так делали. Все знали про дефолт.
— Но только в «Капитальном» его номинальный директор застрелился. И потом, когда все улеглось, другие банки стали возвращать долги вкладчикам, а «Капитальный» сгинул без следа. Ладно, это дело давнее. А вот история посвежее — «Капиталстрой». Любишь ты слово «капитал»! Пайщики остались без квартир и без денег.
— Я тут ни при чем, — решительно отмел обвинение Чечеткин. — Руководство компании скрылось за границей, прихватив все деньги.
— А вот эти бумаги говорят, что деньги скрылись за границей гораздо раньше, чем руководство компании. И лежат они на твоих счетах. Но это тоже уже история. Вот совсем свежее дело: Васильевский ГОК. Это ведь ты его перекупил втихую, а за каким хреном, спрашивается? Жаба душит? Купил и тут же перепродал. Но тут ты маху дал, Валерий Иваныч. Комбинат ты перехватил у Голощапова, а Голощапов — это тебе не старушки с вкладами «на гроб».
