Очарованный (СИ) - Дарлинг Джиана

— Ты описываешь слишком хорошо, чтобы быть правдой, — попыталась сказать я своим надломленным голосом. Моя грудь сжималась от натиска слез, нос был заткнут, чтобы остановить их поток. — Я ужасно несовершенна.

— Разве мы все не такие же? — сказал Данте со своей фирменной ухмылкой, его губы были красными, как расколотая вишня, его рот был таким широким, что на каждой щеке пробивались складки, похожие на острые ямочки.

— Я не хочу, чтобы ты был здесь, — сказала я ему в отчаянии, чувствуя, как мои глаза заливаются горячим потоком слез, а отчаяние наполнило меня до краев. — Я вообще не хочу, чтобы ты был здесь. Я не хочу для тебя ничего этого.

— Мы все ответственны за свои поступки, Tesoro (с итал. Сокровище). Я знал, что есть вероятность, что однажды я окажусь в таком месте, и поблагодарил Бога, что хорошо выгляжу в оранжевом.

— Не шути, — огрызнулась я на него, даже улыбаясь. — Только ты бы сейчас пошутил.

Веселье на его лице поблекло, румянец на щеках исчез, губы превратились в одну бледную линию.

— Послушай меня сейчас и действительно услышь меня. Из всего, что произошло в нашей жизни, из всех ужасных последствий, которые могли возникнуть из-за жадности и ненависти, лежащих в основе этих злодеяний, мое заключение кажется почти трогательно обыденным. Я смогу это пережить, cara. Я могу пережить что угодно, и думаю, теперь ты это знаешь, но это? Это я смогу пережить хорошо.

Он был прав. Данте был крупным мужчиной, крепкого телосложения, настолько мускулистым, что я могла видеть морщины под обнаженной оливковой кожей его предплечий, выпирающие, как камни, обернутые оранжевым холстом под его обычным свитером. Он мог убить человека голыми руками, и он бы это сделал, если бы с ним попытались связаться в тюрьме. Он также был достаточно умен, чтобы не допустить этого.

Ксан был не единственным, кого Ноэль учил играть в шахматы.

— Я знаю, — признала я, не грустная, а мрачно гордящаяся своим зверем за стеклом. — Я знаю, но все равно я этого не приму. Не на долгий срок. Ксан нанял лучших адвокатов в стране, а Елена в команде, которая ведет это дело. Я взяла с нее обещание сделать все возможное, чтобы избавить тебя от этого.

Данте поднял бровь, игнорируя лязг и стон открывающейся и захлопнувшейся за ним двери, когда еще один заключенный, на этот раз с нацистскими татуировками на шее, вошел в телефонный отсек, чтобы позвонить.

— Твоя Елена, возможно, и умная женщина, но я сомневаюсь, что она безжалостна. Чтобы меня «освободить от этого», потребуется нечто большее, чем просто отличное юридическое образование.

Я думала о том, как моя сестра избила Кристофера на открытии художественной галереи «Жизель», о тех случаях, когда она была достаточно проницательна, даже будучи ребенком, чтобы спрятать остальных из нас, детей, в отведенных для этого местах, чтобы местная Каморра нас не нашла и не использовала нас против Шеймуса и мамы. Я думала об остроте ее глаз, как об отточенном лезвии, и о ее беспокойном недовольстве, несмотря на ее идеально упорядоченную, социально респектабельную жизнь. Я подумала о ее мгновенном согласии присоединиться к команде адвокатов Данте, хотя она ненавидела все, что говорило о моей жизни без нее. Я подумала о трещине на ее обычно холодном лице, когда она обнимала меня, пока я плакала о человеке, которого невольно отправила вместо себя тюрьму.

— Она женщина Ломбарди, — торжественно сообщила я ему. — Я бы не стала недооценивать то, на что она способна, если загнать ее в угол.

— И зачем ей сражаться из этого угла за человека, которого она не знает, не говоря уже о таком человеке, как я?

Я вздернула подбородок так же, как это сделала бы она, с гордостью, исходящей из моего голоса.

— Потому что я попросила ее об этом, и нет ничего, что она не сделала бы для меня.

Данте замер от моих слов, пораженный тем, как они перекликались с его собственными. Ничто он не уважал так сильно, как верность, а Елена была самой преданной душой, которую я знала.

Она пойдет сражаться за него. Черт, я искренне верила, что она пойдет дальше, чтобы вытащить его из неприятностей, потому что он был человеком, которого я любила, а моя сестра любила меня настолько, что никогда не хотела видеть меня без него, даже если бы она могла с этим смириться.

Козима

Если мои отношения с Александром напоминали что-то из мрачного греческого мифа, то роман Синклера и Жизель был похож на сказку; и не на одну из кошмарных басен братьев Гримм. Нет, этого не смог бы создать даже Дисней.

Казалось, свет, просачивающийся сквозь трапециевидные пальмы и сверкающий в спокойных, чистых водах, словно пригоршни блесток, на самом деле был розовым, как будто сам воздух чувствовал романтику момента.

Синклер, холодный француз, который годами встречался с моей старшей сестрой Еленой, но не был с ней связан, спланировал и осуществил не только неожиданное предложение, но и идеальный побег для моей другой сестры, Жизель. Это было так красиво, как она выходила из волн в свадебном платье, словно пена на ее теле, в сопровождении Себастьяна, который не чувствовал стыда в слезах, выступивших на его глазах. Было так шокирующе видеть Синклера с неумолимым выражением лица и невероятным спокойствием, наблюдающего, как она подходит к нему, чтобы стать его невестой, с лицом, таким же открытым и ярким, как только что образовавшаяся звезда, упавшая с неба.

Мы так много пропустили, но ни в раю, ни в аду я бы ни за что не пропустила свадьбу Жизель и Синклера. Александр был в прекрасном настроении после свержения Ордена, хотя его отец все еще мог свободно контролировать свое царство террора в Перл-Холле, поэтому он фактически капитулировал перед моими требованиями. Фактически, он зашел так далеко, что отвез маму, Себастьяна и Данте вместе с нами в Кабо-Сан-Лукас на своем частном самолете. Данте не выпускали из страны, пока он находился под залогом, но Александр был достаточно богат, чтобы подмазать нужные руки, чтобы сделать это. Ни Александр, ни я не чувствовали себя комфортно, находясь вне поля нашего зрения, поскольку неделю назад его освободили, и я знала, что Данте чувствует то же самое.

Елена, конечно, к нам не присоединилась.

Когда я услышала о новом появлении Кристофера в ее жизни на художественной выставке Жизель, мне захотелось сесть в самолет и взять обеих сестер на руки, просто чтобы убедиться, что они в безопасности. Мне было больно осознавать, что я не увижу Елену на свадьбе, и именно поэтому я заставила Ксана вернуться в Нью-Йорк, чтобы присутствовать на вечеринке молодоженов в Остерии Ломбарди.

Я знал, что Елена будет там.

Что-то необъяснимое произошло, когда она вмешалась в нападение Кристофера на Жизель, некий переход моих сестер из главных соперниц в непримиримых врагов. Не то чтобы они когда-либо были близки. Подобно чернилам и маслу, они слишком принадлежали разным вещам, но мы никогда не думали, что они достигнут такой развязки.

Итак, Елена была в тот вечер в шумном ресторане вместе со всеми, кого любила моя семья; Данте, Кейдж Трейси, Уилла Перси, друзья Жизель Бренна и Кенди, деловые партнеры Синклера, ставшие свидетелями их романа в Мексике, и даже некоторые друзья моей сестры из Франции совершили путешествие. Это была итальянская вечеринка, поэтому она была громкой, наполненной неистовым смехом, который ярко сиял под натянутыми гирляндами гирляндами, и было налито и пропитано слишком большим количеством вина.

Такой вечеринки у нас не был с тех пор, как два года назад открылся ресторан, когда мы с Себастьяном наконец смогли вручить нашей матери ее мечту в виде кирпича и раствора.

Я скучала по этому, по товариществу между нами, по тому, как мы вращались вокруг друг друга, время от времени сходясь и распадаясь на дуэты и тройки комбинаций, потому что мы не могли вынести разлуки.