Нэнси Холмс - Взрослые девочки
— Глупая сука! — кричал он, изо всех сил колотя кулаками по стеклу.
Джордж был заворожен этой сценой. Камилла едва удостоила беснующегося водителя взглядом. На ее лице застыло такое высокомерное презрение, что Джордж с трудом мог поверить, что перед ним его добрая знакомая. Он находился в машине отвратительной женщины, которую никогда не знал и не хотел бы знать.
«Нам непременно нужно поговорить, — подумал Джордж, — если только уже не поздно».
ЛОНДОН
ИЮНЬ 1967 ГОДА
Прием в честь дня рождения Джорджа прошел с успехом, которого все ожидали. Даже представители монаршей семьи не оставили его без внимания. Принц Филип прибыл без ее величества — только что родился принц Эдуард. Приехали герцоги Мальборо, Бедфорд, Суфолк и Уорвик. К явному удовольствию Джорджа, любившего доставлять радость друзьям, на приеме было множество весьма романтических фигур. Ян Бедфорд привез Николь Милинер, будущую герцогиню Бедфорд. Наследник герцога Мальборо, «Сынок» Блэндфорд, был в компании недавно разведенной Тины Онассис; оба проявляли немалый интерес друг к другу. Пришли только что поженившиеся Памела Маунтбаттен и Дэвид Хикс. После шумного развода Маргарет Аргил выглядела красивой как никогда. Не обошлось без новоиспеченного посла и старого друга Джорджа — Дэвида Ормби-Гореса; вскоре он уезжал в Вашингтон. Пришли с поздравлениями и приверженцы парусного спорта во главе с лордом Докером, обладателем «Шемары», любимой яхты Джорджа. Приехал даже Поль Гетти.
Благодаря Баракету еще до начала приема произошло событие, запомнившееся Джорджу навсегда. Джордж еще одевался, когда пришел Тарек с огромной коробкой — подарком от Баракета. По выражению лица Тарека Джордж сразу понял, что это особенный подарок. Ювелиры Баракета по его приказу изготовили точную копию яхты Джорджа «Эукай III». Она была вырезана из слоновой кости с соблюдением всех деталей и пропорций, не забыли даже бриллиантовые огоньки на палубе. На месте фонаря по правому борту красовался великолепный рубин, а по левому — изумруд. Баракет буквально лопался от гордости. Даже ему было не под силу заставить ювелиров работать быстрее. Подарок готовился два года. Радости Джорджа не было предела.
На следующий день после приема Камилла направилась в «Савой» для разговора с Джорджем. Она терялась в догадках, о чем пойдет речь.
— В моей жизни не было приема лучше этого, — сказал ей Джордж, когда они танцевали. — Предлагаю завтра вместе пообедать.
— С удовольствием. Ты собираешься потратить часть выигрыша или будем доедать остатки с праздничного стола?
— Нет, посидим вдвоем в моем номере.
Когда Камилла приехала, Джордж разговаривал по телефону. За окном сверкала миллионами бликов Темза. Гостиная была переполнена цветами, словно весь Лондон решил поздравить юбиляра с днем рождения. Джордж всегда был точен, и пара официантов в белоснежных фраках уже хлопотали над ленчем. На столе стояли изысканный омлет, салат и бутылка белого вина.
За едой Джордж и Камилла болтали о вечеринке. Затем, когда стол был убран и подали кофе, Джордж перешел к делу.
— Мужчине только раз в жизни бывает пятьдесят лет.
— С женщинами этого вообще не происходит.
— Иногда и такое случается, — нахмурился Джордж. — Камилла, я никогда не вмешивался в твои личные дела и только приветствовал твою самостоятельность. Так?
— Да, так, — ответила Камилла. Вот и настал момент, которого она боялась. Она уже знала, что он скажет, и готова была вскочить и убежать из комнаты. Все это она уже слышала много раз от отца, Джереми, его деда и так называемых друзей. И все это было ужасно скучно, за исключением разговора с Дельфиной, к которой она прислушалась. Кам вспомнила, что о ней болтали последнее время. Беседа с Джорджем будет посерьезнее всех предыдущих.
— Я не собираюсь произносить речи. Говорить будешь ты. Я хочу услышать твое мнение о себе. — Голос Джорджа звучал ровно; взгляд был спокоен и даже несколько отрешен.
— Я не хочу обсуждать это снова, особенно с тобой, Джордж.
— Что обсуждать?
— Что я растолстела, что моя репутация оставляет желать лучшего, что меня никто не любит, — она шмыгнула носом, — что я ужасно обращаюсь с Джереми и так далее.
— Что-нибудь еще?
— Я высокомерна, груба.
— А что ты скажешь по поводу глупого представления, устроенного тобой на пути из Эпсома?
Камилла искренне удивилась. О чем он говорит?
— Разве ты не помнишь, как кричал на тебя шофер у светофора?
Отвратительная сцена вновь встала перед глазами Джорджа.
— Смутно, — ответила Камилла. — Чертовы пробки. Да какая разница? Я же не задела его машину.
— Нет, — покачал головой Джордж, — но ты до смерти напугала его, а заодно и меня с Чарльзом, а также всех, кто направлялся в это время в Лондон. Ты этого даже не заметила.
— Я не обращаю внимания на подобные мелочи. В конце концов, ты жив. И потом ты не англичанин, здесь мы ведем себя несколько иначе.
— Это ты ведешь себя иначе, причем с таким высокомерием, что я вынужден указать тебе на это.
Прежде Камилла ни разу не слышала, чтобы Джордж повышал на кого-либо голос. Она живо вспомнила разговор с Дельфиной.
— Сколько ты еще намерена растрачивать себя, наказывать себя и всех, кто тебя любит? Мне остается только надеяться, что за упадком все-таки последует подъем.
Камилла понимала, что за изысканными манерами и добродушием Джорджа скрывается сильный и волевой мужчина. Она ждала, когда он снова заговорит.
— Я знаю, ты никогда не любила Джереми, но в свое время ты сотворила с ним чудо. Может быть, дело в нем?
— Нет, — сказала она, подыскивая слова. — Я тянула и толкала его, вынуждала делать не то, что он хотел. Мне казалось, иного выхода нет… Бедняга Джереми мог бы добиться успеха, если бы меньше прислушивался к окружающим. Он очень умен, а я, похоже, полностью лишила его сил. Ты что-нибудь знаешь о моем прошлом?
— Не уверен. Расскажи. — Конечно, Джордж все прекрасно помнил, однако хотел дать ей возможность выговориться.
— Моего отца и директора школы, куда я ходила, следовало бы расстрелять. Мое умственное развитие выходило за рамки обычного, и они с высоты своего идиотского мужского шовинизма решили, что для меня же будет лучше, если я похороню все свои задатки. И вместо школы для одаренных детей я оказалась в тихой сельской богадельне. В меня вколачивали Шекспира, а мой ум требовал математики. Разум маленькой Камиллы оставался девственно-нетронутым. Может, именно поэтому я росла такой беспокойной. Мне нужна была учеба, дисциплина. Как путник в жаркой пустыне, мой ум просил живительной влаги знаний, но все уроки сводились к тому, как улыбаться перед камерой и как заполучить в мужья лорда.
