Энтон Дисклофани - Наездницы

– Это не так.

– Это так, – отрезала я, отталкивая его руку. – Именно так. В твоей семье все так.

– В моей семье?

Я чувствовала, как слова толпятся в моей голове, готовые вырваться наружу. Я прижала платье к груди, понимая, как мне со всем этим покончить. Теперь мне было его жаль. Он выглядел таким глупым и растерянным. Но я не хотела его жалеть. Я вообще не хотела иметь с ним ничего общего. Я хотела умыть руки, и в тот момент это казалось мне возможным: я могла покончить с этим навсегда.

– Ты, как твой отец, – произнесла я очень быстро. Я представила своего доброго и мягкосердечного дядю и почувствовала себя очень скверной девушкой. Но у меня не было выбора. – Твой отец пришел к моему отцу так же, как ты пришел ко мне, умоляя меня что-то тебе дать. Ты такой же жалкий, как и он.

Я прижимала платье к груди, и в тот момент мне больше всего на свете хотелось быть одетой. Мой кузен смотрел в окно стойла, в черную как смоль ночь, которую не рассеивали огни. Меня тошнило. Мне хотелось, чтобы это поскорее закончилось. Но, глядя на профиль своего кузена, я понимала, что это никогда не закончится. Мы были родственниками, мы не могли избавиться друг от друга.

Я опустила глаза. Когда я снова их подняла, лицо Джорджи изменилось. Оно стало злобным. А чего я ожидала? Я задаю себе этот вопрос сейчас, много лет спустя, несмотря на то, что уже слишком поздно и ничего нельзя исправить.

– Посмотри на себя, – произнес он, и его взгляд скользнул по моему телу, по едва прикрывающему его платью.

– Если ты не уйдешь, я закричу, – сказала я.

– Ты закричишь?

Что, если бы я подождала хоть секунду, прежде чем угрожать ему этим? Или еще лучше – если бы я сделала шаг назад во времени и вообще ничего не сказала, а поцеловала бы его, и пожелала бы ему спокойной ночи, и вела бы себя так, как будто ничего не произошло, и позволила бы нашей связи постепенно сойти на нет, как выразился Джорджи, совершенно естественно. Он мог быть туповатым, неуклюжим и жестоким. Но он также был добрым, забавным и искренним. Как бы то ни было, все это не имело значения. Он был моим. Он был моим кузеном. Я хотела все вернуть обратно. Я хотела, чтобы он все вернул обратно. Впервые в жизни я поняла, что некоторые слова способны впиваться в мозг, превращаясь в клеймо.

– Кто тебя услышит?

– Все.

– Я не думаю, что ты хочешь, чтобы все тебя услышали.

Мы смотрели друг на друга. «Бог знает, Теа, о чем ты думала! – звучал у меня в ушах мамин голос. – Один Бог это ведает». Он смотрел на меня, но я избегала встречаться с ним взглядом. Наконец он ушел.

Я спала в конюшне. Я чувствовала себя грязной, но не настолько, чтобы идти мыться. Мне казалось совершенно естественным заснуть в этом пустом стойле, оставаться в конюшне, пока не рассветет.

На рассвете я проскользнула в дом, наверх, и выкупалась. Я думала о Джорджи, который спал в соседней комнате. Я могла не запирать дверь в ванную. Он видел меня голой. Но был еще Сэм, который меня не видел. Я вонзила ногти себе в предплечье. Меня использовал мой собственный кузен. Я была юной женщиной во времена, когда юные женщины были беспомощными. Вам может показаться, что я могла предвидеть, что меня ждет. Но я никогда не чувствовала себя беспомощной в своем доме. Я не знала, чего мне следует опасаться.

Когда я спустилась к завтраку, Джорджи за столом не было. Как и Сэма. Я предположила, что они еще спят: не было и семи часов.

– Твой пони успокоился? – спросила мама.

– Да.

– С тобой все в порядке, Теа?

Мне так хотелось все ей рассказать! Я так хотела, чтобы меня утешили! Мама, мне так стыдно! Я сделала что-то настолько ужасное, что в это трудно поверить.

Она коснулась моего запястья.

– Теа?

Ее голос был таким ласковым, таким дивным.

– Все хорошо, – ответила я. – Просто я устала.

Она смотрела на меня исподлобья, склонив голову, и я поняла, что никогда не смогу ей об этом рассказать.

После завтрака я оседлала Саси и отправилась кататься в апельсиновые рощи. Я ехала все утро, потом повернула назад и предоставила Саси возможность самостоятельно скакать назад в конюшню. Сегодня мне не хотелось ни о чем заботиться. Я знала, что у моей беспечности будут неприятные последствия – в следующий раз на пути в конюшню Саси будет отстаивать свою свободу. Но эти неприятности казались мелкими и незначительными, а я была большой и ужасной. И мне было страшно, хотя я пыталась побороть свой поднимающий голову страх, ослабить его, избавиться от него. Я с раннего детства привыкла быть бесстрашной. Все утро я чувствовала, что могу разрыдаться в любой момент. Легкий галоп Саси убаюкал меня, и я впала в некое подобие транса. Я болталась в седле, как тряпичная кукла. А потом я начала плакать, как маленькая девочка, как маленький ребенок.

Тут Саси резко вильнул в сторону, чтобы избежать столкновения с чем-то – я не заметила с чем, – и я, ахнув, вцепилась в его короткую гриву. Мне едва удалось удержаться в седле. Я что-то ласково бормотала ему на ухо, пытаясь его успокоить и подобрать болтающиеся поводья. В седле всегда было так – одновременно приходилось делать сразу миллион дел, руководствуясь исключительно инстинктом.

– Прости! – раздался у меня за спиной крик Сэма, и я пожалела, что не упала. Тогда у меня было бы объяснение моим слезам.

– Теа! – снова крикнул Сэм. – Ты в порядке?

«Нет, – хотела сказать я, – я не в порядке». Но тут я разрыдалась. Я позволила Джорджи сделать со мной что-то такое, что разрослось в моем сознании до невообразимых размеров. Я с ним делала то, о чем ни за что и никому не смогла бы рассказать. Ни маме, ни папе, ни Сэму, ни – и это пришло мне в голову только сейчас, на спине моего обожаемого пони, посреди апельсиновой рощи, по которой я проезжала тысячу, нет, миллион раз, – своему мужу. Меня тошнило, и у меня кружилась голова.

– Теа! – И этот голос принадлежал Джорджи. Разумеется, Джорджи теперь дружит с Сэмом, возможно, потому, что я перестала быть его любимицей. – Теа! – повторил он, и тут же рядом со мной появился Сэм.

Он взял Саси под уздцы и стал что-то тихо говорить ему. Встревоженный Саси пощипывал рубашку Сэма, но вскоре успокоился. Я вспомнила слова мамы о том, что любовь к лошадям у нас в крови. Но какие еще склонности у нас в крови?

– Почему ты плачешь? – спросил он, но вместо ответа я еще сильнее разрыдалась.

Красота дня только усиливала мои страдания. Если бы шел дождь, я не чувствовала бы себя такой покинутой и несчастной.

Саси недовольно пыхтел, и несколько секунд тишину нарушало только его тяжелое ритмичное дыхание.

– Теа? – повторил Сэм.

Мне хотелось закричать и потребовать, чтобы он прекратил повторять мое имя. «Прекрати!» – стучало у меня в висках. Я отвернулась, чтобы не смотреть на него, и увидела Джорджи, который сидел на камне. Он не собирался подходить ко мне. Я заметила, что и у него, и у Сэма на плече висит винтовка. «Неужели Сэм кого-то подстрелил? – подумала я. – Наверняка нет. Зачем выхаживать осиротевших бельчат, если ты собираешься убивать их, когда они вырастут?»