Отблеск миражей в твоих глазах (СИ) - De Ojos Verdes
Мне тоже безумно неловко, поэтому я тихо отвечаю:
— Привет. Добро пожаловать…
Молчу, что понятия не имела о его приезде, и чувствую себя идиоткой, глядя на спортивную сумку на полу.
— Пару дней у нас ночевать будет, — с трудом выговаривает мой благоверный.
— Я постелю тебе на диване, он удобный, — заверяю и ухватываю Таривердиева, направляясь с ним в спальню. — Ванная и туалет в конце коридора.
Толкаю тяжелую тушу на кровать. К счастью, не сопротивляется. У него глаза закрываются мгновенно. Еще бы. Хроническая усталость, недосып и алкоголь в таких дозах — убойное сочетание.
Снимаю следки, кое-как стаскиваю джинсы, а поло оставляю на нем, чтобы не тревожить. Укрываю осторожно.
Беру чистые постельные принадлежности и спешу в гостиную. Наверняка и Марк еле держится на ногах. С дороги сразу по барам с другом. С корабля на бал, блин.
Парень заходит в комнату, когда я заканчиваю. Лицо мокрое, обливался холодной водой, чтобы немного прийти в себя, видимо. Протягиваю чистое банное полотенце, подготовленное для него.
— Спасибо, — благодарит и часто-часто моргает, будто это поможет рассеять туман в карих глазах. — Не хотел причинять неудобств, а Барс… как всегда… Настоял на своем, в общем. Ты извини.
— Перестань, — мотаю головой, слабо улыбаясь, и шагаю к выходу. — Вы же лучшие друзья, а как иначе? Располагайся. Если проголодаешься, в холодильнике есть готовая еда. Спокойно ночи.
— Спокойной ночи.
Сворачиваю в кухню, чтобы захватить бутылку воды. Ставлю её на тумбочку рядом с Таривердиевым, который сладко сопит намного громче, чем обычно. Лежит в той же позе, что я его оставила.
У меня сердце размазывается по грудной клетке, когда смотрю на него такого…
Бесшумно переодеваюсь в пижаму и ложусь боком спиной к нему.
Пищу′ сдавленно, спустя мгновение оказываясь в тисках.
Барс прижимается ко мне пахом, нагло шарит по телу настойчивыми лапами, лезет в трусы и бормочет заплетающимся языком:
— Блядь, Шипучка, кости твои чувствую… мясо где? — дыхание тяжелое, рваное.
Меня обдает алкогольными парами, ерзаю в его объятиях, дико робея при мысли, что нас может услышать Марк.
— Там за стенкой твой друг, Барс… не надо… — перехватываю его руку на своем лобке и убираю ее.
— Да и пох… что за стенкой…
Не унимается, вдавливает меня в себя, трется влажными губами о шею, оставляя дорожки.
— Не дашь?.. — коробит от хриплого вопроса.
А ведь он и сам не хочет, это опьянение в нем лезет наружу.
Мне неприятно, либидо будто в коме, никак не отзываюсь на прикосновения.
Мы не занимались сексом около трех недель. Только спим рядом. Никаких контактов. Можно было бы спихнуть на загруженный график Барса и его измотанность. Но… вряд ли это может служить отмазкой здоровому парню, если он действительно желает девушку… Просто… оба сломались словно.
— А если я тебе стишок расскажу? — поступает неожиданное предложение интригующим шепотом, — а? Давай? — якобы прочищает горло, а на самом деле у него получается только с надрывом выдыхать воздух прямо в мое многострадальное ухо. — Клянусь тебе я мухой-бляхой: всю жизнь хочу быть лишь с тобой!.. И даже если пошлю нахуй, то только, милая, на свой…[1]
И смеется, хрюкая, весь такой довольный собой.
М-да. Я никак не комментирую, впечатленная декламацией. Хорошо, что так и лежу спиной к нему, и он не видит моей кислой мины.
Таривердиев сминает мою грудь и урчит радостно, как шкодливый ребенок. Со вздохом отстраняю его ладонь и переплетаю наши пальцы, чтобы контролировать перемещения мужской руки.
Очень надеюсь, он снова быстро заснет.
Но…
— Боишься? — переходит вдруг на напряженный сиплый шелест, и волосы на затылке шевелятся от его дыхания. — Так боишься залететь от меня, Шипучка?.. Сильно?
Холодею. Застываю неподвижно.
Ужас скребет вдоль позвоночника. Я шокирована тем, как Барс интерпретировал произошедшее с нами.
Теряю способность дышать.
— Не уверена во мне? Не доверяешь? — продолжает с горькой усмешкой.
Проворные руки, получившие свободу, перетекают к моим ягодицам, сдавливают их, затем резко разводят в стороны. Он трогает меня через ткань шорт между полушариями, развратно растирает тугое колечко.
— Перейдем на анал? М-м? Чтоб ты не загонялась… — слышу, как облизывает губы и сглатывает, — ты же все равно впустишь меня сюда потом, — совершает несколько поступательных фрикций тазом, чувствую, как упирается членом в беззащитное местечко, прикрытое лишь тонким барьером. — Голая вседозволенность, помнишь же? Или… откажешь?
Боже мой… сколько в его голосе вибрирующей уязвленности… Как отчаянно даже в таком плачевном состоянии пытается скрыть, что задет.
Молниеносно разворачиваюсь к нему лицом, хватаю щеки и заверяю молитвенно:
— Я тебя куда угодно впущу, слышишь? — целую беспорядочно, задевая то нос, то скулы, то виски. — С тобой я ничего не боюсь, Барс… Ты самый родной, понимаешь?
— Совсем не боишься? — скептически.
— Угу… — губами мажу по его подбородку, дрожу на раздирающих душу и тело эмоциях, рвет на лоскуты эта болезненная близость.
— Тогда чего ревешь?
А как не реветь? Умираю от боли за него. За себя. За нас, таких неправильных, дефектных. Изначально искаженных и теперь доломанных. Вина сдавливает горло удушающей колючей проволокой. Я тоже ненароком ранила его глубже, понимаю сейчас отчетливо.
Еле отлепляет меня от себя, заторможенно стирает большими пальцами соль с моей кожи. Взгляд с пьяной поволокой, глаза блестят ярче, чем обычно.
Смотрю в них — как в бездонную пропасть.
Спазмом сердце сводит.
Так люблю… так люблю тебя, глупый…
Таривердиев изнеможенно приспускает веки и тянет меня к своей груди, выдыхая с грубой небрежностью:
— Вот и не плачь… Бесит эта недо… недотраханность между нами. Как протрезвею, исправим…
Смеюсь сквозь слезы.
В этом весь Барс. Обнимает с бережливой нежностью и высказывается с похабной откровенностью.
Жмусь к нему сильнее, душа ноет. Но мне гораздо легче и спокойнее, чем все последние дни.
Пару часов, оставшихся до рассвета, лежу в кольце любимых рук под неровное дыхание и редкие сонные вздохи. Иногда подрагиваю от сухих всхлипов.
Прав он. Бесит эта… недосказанность между нами. Неверные выводы. Замкнутость. Отстраненность.
Пока не дошли до критической точки, надо это исправлять…
Мы с Марком пересекаемся в кухне в семь утра. Надо сказать, парень выглядит лучше меня. Ощущение, что пила я, а не он, потому что мое лицо отечное после слез и бессонной ночи, а лицо парня после алкоголя — практически нет.
А вот когда спустя час заходит Барс, мы с его другом переглядываемся и понимающе улыбаемся, потому что Таривердиев краше всех: помятый, немного опухший, дезориентированный.
К тому моменту с Марком успеваем хорошенько поболтать, я с удивлением узнаю, что он приехал свататься, смотрю фотографии его девушки, слушаю историю их знакомства и, честно говоря, усилием воли гашу в себе обиду на Барса за то, что я ничего об этом раньше не слышала. А это ведь лучший друг…
Они, кстати, действительно похожи фактурой, не зря Таривердиев хотел выдать себя за Марка, когда дедушка застукал нас с поцелуем в машине. Барс бесспорно красивее, но Марк берет своей подкупающей харизмой и добродушием в глазах. Он капельку лопоухий, с добротным горбом на носу, зато улыбка такая открытая, что не улыбаться в ответ не получается.
— Будешь завтракать? — сомневаюсь, что у Таривердиева есть аппетит.
Качает головой в отрицании и следом жмурится от боли.
А потом неожиданно подходит ко мне и приобнимает, мазнув по щеке мимолетным поцелуем. Не спешит отстраняться.
Воздух в груди замирает, прикрываю веки на секунду.
Он после душа, пахнет привычно свежо, теплый и родной.
Барс усаживается напротив друга и мрачно наблюдает, как тот воодушевленно жует, не забывая при этом поигрывать бровями в провокации. Мол, хреново тебе, малыш, а мне по кайфу. Таривердиев огревает его неподъемным взглядом и щурится.
