В твоих глазах - Амабиле Джусти
Маркус открыл рот, его глаза, казалось, почти пылали. Он стоял так несколько мгновений, кольцо по-прежнему оставалось в его руке, на лбу пролегли борозды безграничного изумления. Затем, постепенно, изумлённое выражение, своего рода полупаралич с затруднённым дыханием, превратился в улыбку, а затем в искренний смех. Маркус подошёл к Пенни, всё ещё захлёбываясь смехом, и надел кольцо ей на палец.
— Бля, — сказал он, — три тысячи раз, твою мать!
— Не будь таким сентиментальным, пожалуйста, — пошутила она.
— У нас будет ребёнок? Ебать!
— Уверена, Байрон смог бы продекламировать несколько стихотворений, если верить рассказам Франчески о нём.
— Я не Байрон и говорю то, что мне нравится! Моя сучка беременна? Боже, Пенни, я без ума от тебя! — Он взял её на руки, лёгкую, как кукла из перьев, свою любовь с ребёнком внутри, свою любовь, несущую надежду. И понёс Пенни в спальню, прижимая к своей груди.
— Что будем делать с теми двумя? — нерешительно спросила Пенни. — Франческа и Байрон, я имею в виду. Разве мы не должны пригласить их остаться и…
— Даже не думай! Они разберутся. Найдут мотель. — Маркус положил Пенни на кровать, несколько мгновений с улыбкой смотрел на неё. Потом снова рассмеялся. — Я… отец? Увидишь много интересного, помяни моё слово! Будет ли это трагически комично или комически трагично? Не знаю, хотя, ей-богу, я люблю тебя, и мы что-нибудь придумаем. Знаешь, после двадцати восьми лет этот чёртов праздник наконец-то что-то значит. А теперь давай праздновать День благодарения. Я буду нежным, любовь моя, буду ласковым, но я должен трахнуть тебя, несмотря ни на что. Обещаю, у тебя пройдёт и тошнота. Я планирую заставить тебя прокричать благодарность, как минимум раза три.
Глава 21
Вновь Вермонт
Снег падал нежными жемчужными водоворотами. Байрон стоял перед припаркованным «Фордом». Франческа остановилась на подъездной дорожке. Они смотрели друг на друга сквозь эти лёгкие вихри. За несколько часов пейзаж за их спинами изменился: они смотрели друг на друга у пенистого моря, а теперь — внутри пенистого каскада почти снега. Но они были теми же и хотели того же, что и раньше. Байрон первым воплотил их желание в жизнь. В два энергичных шага он подошёл к Франческе, обнял, поцеловал, надеясь чем-то бо́льшим, чем просто сердце, чем-то ещё более глубинным — истинным корнем души, — что она не отвергнет его. Он крепко её обнял, и её губы, её сливочный рот, дали ему почувствовать, что он дома, что он впервые принадлежит к какому-то месту в мире и что это место в мире — часть его самого.
Франческа не отвергла его. Она ответила на поцелуй с нежностью, присущей тем, кто занимается любовью губами. Они так и остались под снегом, целуясь, как белые ангелы.
Затем, словно повинуясь мысленному приказу, в один и тот же волшебный миг одновременно сказали:
— Есть вещи во мне, которые ты должен…
— О, прости, говори первым, — тихо сказала Франческа.
— Нет, ты первая, — прошептал Байрон.
Франческа потёрлась о его щёку своей щекой, словно мурлыкающая кошка, наслаждаясь прохладной лаской его бороды. Затем она вцепилась руками в края его кожаной куртки, и посмотрела на его горло. Пока мокрый снег продолжал падать движениями, похожими на очень медленно вертящиеся волчки, она рассказала ему маленькую, большую и жестокую историю своей земной жизни. Шёпотом: кричать не пришлось, так как вокруг царила тишина. Франческа то и дело останавливалась, переводила дыхание. Байрон целовал её в лоб, в висок, в кончик носа, ласкал ей спину, и она продолжала с мужеством человека, решившего быть смелым. В конце она резко замолчала, будто ждала ответа, приговора, даже оскорбления.
Байрон поцеловал её в губы. Он словно хотел, раскрыв губы и прикоснувшись к её языку, принять на себя часть этих слов и вновь открывшихся тайн.
— Любовь моя, — сказал он, а затем поднял её руки, обнажил запястья и поцеловал татуировки змей.
Франческа слегка вздрогнула.
— Ты… любишь меня? — спросила она. — Правда?
— Ничего не может быть правдивее этого.
— Разве тебя не ужасает всё то, что… случилось со мной? А как насчёт моих проступков? Разве ты не считаешь меня чудовищем?
— Однажды я сказал тебе, что ты ангел, иногда немного засранка, но всё равно небесное создание.
— И теперь ты изменил своё мнение.
Он поцеловал Франческу в висок с нежностью ребёнка, дующего на одуванчик.
— Теперь я считаю так ещё больше. Потому что, несмотря на всё это… этот ужас… боль… я вижу чистый белый цвет твоей души. Как ты можешь не видеть своей истинной красоты?
— Я видела только раненого маленького монстра.
— Раненого ангела. И человека. Посмотри на меня, Франческа. Посмотри в мои глаза, пожалуйста. — Он поднял её лицо к своему и пожалел, что не может вернуться в прошлое и спасти её. Байрон желал этого так сильно, что чувствовал удушье, зная, что не может сделать ничего, кроме как защитить её в настоящем. — Ты ошибалась, но до этого ты была жертвой. Жертвой, которая научилась защищаться. Я бы хотел, чтобы мои объятия и поцелуи исцелили тебя, я бы этого хотел. Понимаю, это невозможно, но…
— Ты уже делаешь это. Ты исцеляешь меня каждый день. Твоё существование лечит мою душу, дезинфицирует мои раны, делает шрамы менее заметными и пробуждает желание жить. Но… — Она слегка поморщилась. — Я не хочу вызывать у тебя жалость, потому что похожа на Изабель.
— Моя бабушка вбила тебе в голову эту мысль, не так ли? Я нашёл её перчатки и понял, что она была там, пытаясь отпугнуть тебя. Как только смогу, я скажу ей, что о ней думаю, будь уверена. Я навсегда избавлю её от желания лезть в мои дела и продам дом на Кейп-Коде. В любом случае знаешь, в чём правда? Поначалу что-то в твоей манере поведения напомнило мне манеры Изабель. Но помимо того, что она была больна, а ты нет, и вы два совершенно разных человека
