Татьяна Дубровина - Все или ничего
Да, это мой подарок на двадцатилетие, щедрый, царский, великолепный…
Мой единственный… И большего я уже просто не могу пожелать…
Владимир не позволил ей оседлать Мотю.
Ирина вела «сааб», с озорным удовольствием поглядывая в боковое зеркало… В нем отражался Владимир, мчавшийся вслед на ее «хонде».
Как уморительно он выглядел на изящной Мотеньке! Массивный великан, решивший покататься на детской игрушке… Да еще в дорогом деловом костюме… и в мягких шлепанцах…
Ирина коротко бибикнула, и Владимир тут же посигналил в ответ.
Петька сидел рядом с ней и все еще обиженно косился на Ирину. В его душе боролись противоречивые чувства — непримиримость к ее предательству, радость от того, что она жива и невредима, и гордость за то, что у него теперь есть такая отважная подруга…
— Кончай дуться, — подмигнула ему Ирина.
Петька независимо дернул плечом, словно хотел показать, что выше всяких обид, недостойных настоящего мужчины.
Ему не терпелось узнать, как прошла Иринина встреча с парнями. Судя по тому, что она неслась обратно на своей «хонде», счет оказался в ее пользу…
Ирина не стала томить его и рассказала о переломанном Лехе, до смерти боявшемся своей розовощекой хлопотливой бабули. Да еще показала в лицах, сдабривая язвительными, уморительными комментариями.
Петька хохотал до слез.
Он больше не испытывал ревности к этой нахальной рыжей, которая, судя по всему, вполне может стать ему мачехой…
Петя был мальчиком наблюдательным и прекрасно видел, как отец прижимал к сердцу эту мушкетершу, и как она льнула к нему, и какие отрешенные от всего и несказанно счастливые были у них лица… Они ничего вокруг не замечали… и губы их сами тянулись друг к другу… А потом оба одновременно увидели Петьку, удивились, что он здесь, и отпрянули в стороны…
Ладно Ирина, она не знала, что Петька в машине… Но отец явно позабыл о его присутствии! А это уже что-то значит!
Ну и пусть! Ему не жалко… Пусть себе воркуют…
Только… эта рыжая совершенно не похожа на маму…
Но было бы больнее, если б оказалась похожа… Маме не может быть замены. Она была одна. Единственная. Таких больше не бывает…
А эта другая. А раз так — то, пожалуй, отец не совершает предательства по отношению к ее памяти…
Эти рассуждения были слишком тяжелыми… Лучше не думать об этом. Сейчас хотелось просто веселиться и радоваться, что все обошлось…
Все обошлось… Все хорошо! Все просто прекрасно! Солнце светит… В мире тепло и покой… И на душе так радостно… Хочется петь, кричать, прыгать до потолка… Как на интернатском батуте, на память о котором над бровью до сих пор остался едва заметный шрамик…
А что будет дальше? Лучше не загадывать…
Чтоб не спугнуть судьбу, которая наконец-то расставляет все по своим местам…
Глава 8
БОЛЬШЕ НЕ ОТПУЩУ!
Огромная кровать… Она велика даже для двоих. Потому что они тесно прижимаются друг к другу, сплетают руки, ноги, тела… и занимают совсем мало места…
— Ты моя…
— Мой… мой… — жарко лепечет она в ответ.
— Огонек мой рыжий…
— Горячо?
— Обжигай… Сожги дотла…
— Нет… — счастливо смеется она. — Ты мне нужен…
— Правда?
— Ты опять не веришь?
— Сумасбродка… Амазонка…
— Амазонки убивали мужчин…
— Ну и пусть. Ради этой ночи жизни не жалко!
И Ирина действительно горит, словно объятая пламенем. Только оно не снаружи, а внутри.
Это у нее в груди, в животе расширяется и нестерпимо жжет огромное золотое солнце…
Но это приятная боль… Лучи прожигают насквозь, и ей кажется, что кожа начинает светиться от этих рвущихся изнутри ослепительных вспышек…
Теперь понятно, что значит: светиться от счастья…
А она, как саламандра, горит и не сгорает в этом огне… И просит:
— Еще… еще…
В ней теперь заключена целая галактика. И вспыхивают новые звезды, зажигаются новые солнца… А галактика по всем законам квантовой физики расширяется, стремится выплеснуться за пределы мироздания…
Впрочем, мирозданию не может быть пределов…
Теперь понятно, что значит беспредельное счастье…
— Моя малышка…
— Неправда. Я взрослая женщина.
— Моя женщина… А ты опять со мной споришь?
— Нет… я покорна твоей воле…
— Вот так-то!
И больше не хочется быть сильной и самостоятельной. Хочется покоряться его воле, быть послушным, мягким пластилином в его теплых, надежных руках. Наконец-то можно себе позволить сложить оружие и сдаться на милость победителя…
Теперь понятно, какая сила на самом деле заключается в женской слабости…
— Ты так и не ответил на мой вопрос…
— А разве ты что-то спрашивала?
— А ты забыл?
— Когда?
— Когда мы с тобой вели дуэль из вопросов без ответов…
— Да…
— Не понимаю… Ты на какой вопрос отвечаешь?
— На последний. И самый важный. А разве ты сомневалась в ответе?
— Не так! Подробнее!
— Я люблю тебя.
— А когда ты это понял?
— С первого мига. А ты?
— Не знаю… Наверное, когда увидела твои глаза… Нет, почувствовала на лбу твои руки… Нет, раньше… когда только услышала твой голос… Но я этого тогда еще не осознавала…
Теперь огромная кровать больше не кажется несоразмерно широкой — они заняли ее всю целиком.
И поединок продолжается, просто теперь они борются не друг с другом, а сообща, плечом к плечу, телом к телу, губами к губам…
И в пылу этой упоительной схватки не замечают края кровати и скатываются с постели на пол…
Впрочем, они и падения не замечают… Не стоит отвлекаться на пустяки в самый ответственный, кульминационный момент.
Как коротки летние ночи! Не успели оглянуться, а за окнами уже занимается рассвет. И встает солнце. Протягивает сквозь тяжелые портьеры тонкие золотистые лучики…
Они щекочут кожу, скользят по смеженным векам, пытаются разбудить, напоминают, что начался новый день…
Но спит укрощенный лев, обняв крепко-накрепко пойманную жар-птицу, словно боится, что она вновь упорхнет от него…
Спит отважная воительница, уткнувшись веснушчатым носом в его широкое плечо. И во всем ее теле легкость и невесомость. И наконец-то ей можно расслабиться, почувствовать себя маленькой, беззащитной девочкой…
Как она устала воевать и сражаться… Не женское это дело…
А может, она просто набирается сил для новой битвы?
Петька честно закрылся в своей комнате и носа не высовывал весь вечер.
