Анна Берсенева - Азарт среднего возраста
Он присел на корточки, обнял ее колени. Прижался лбом к ее животу. Губы его вздрагивали – вся она была у его губ.
– Варя… – прерывисто сказал он. – Ну как тут париться, а?
Она снова засмеялась. От недавнего ее отчаянного волнения не осталось и следа. Она опять была другая, совсем новая, и волновала его по-новому. В первый раз они оба поддавались только порыву, а теперь – медленной ласке.
– Пойдем. – Александр поднялся и легонько подтолкнул Варю к полку. – Попарю тебя немножко. Не бойся, сильно-то не буду.
Волосы ее намокли и темными неровными дорожками лежали на щеках, на груди, на спине. Он то парил ее, то, бросая веник, бродил губами по этим бесконечным дорожкам.
Наверное, ей стало щекотно – она засмеялась, извернулась и спрыгнула с полка на пол.
– Ложись теперь ты, Александр Игнатьевич! – сказала Варя.
Парить она, конечно, не умела: слишком легки и ласковы были удары ее веника. Но в этой легкой ласке Александр чувствовал то же, что и в прекрасных ее глазах, и в разметавшихся мокрых волосах, – то, что во всей в ней чувствовал: счастье, которое способно длиться.
Вот только не мог он больше длить свою от нее отдельность.
Александр отнял у Вари веник и под мышки втащил ее к себе на полок. Потом перевернулся на спину и положил Варю сверху на себя. Она смешно коснулась узенькой своей ступней пальцев у него на ноге – как будто поздоровалась. И уперлась подбородком ему в грудь, снизу заглядывая в глаза.
– Давай дверь откроем, – шепнул он ей на ухо. – Жарко же тебе.
– А тебя куда денем? – чуть слышно засмеялась она. – От тебя знаешь какой жар? Вот отсюда прямо.
Она повертелась животом у него на животе, показывая, откуда идет жар. Александр, не сдержавшись, застонал от этого ее движения. Она ахнула, обхватила его сверху ногами, руками – всем телом. И стала целовать, сползая все ниже к его ногам. Ее губы были горячее, чем листочки на распаренном венике, которым она только что касалась его тела.
Ему было так хорошо под ее поцелуями, что он готов был чувствовать их бесконечно. Но уже через минуту понял, что просто чувствовать их больше не может.
Конечно, Варя поняла это тоже. Они перевернулись на полке разом, как единое существо. И так хорошо было этому существу, состоящему из двух соединенных тел!
– Люблю… я тебя, Варя… – выдохнул Александр.
Он только теперь сумел ей это сказать. Непривычно ему было это говорить, а теперь губы словно утратили твердость. Не от жары – совсем от другого…
Они еще несколько раз переворачивались – Александр чувствовал спиной жар то полка, то потолка и не замечал ни того ни другого жара. Жар, который был у Вари внутри, который он чувствовал, потому что и сам уже был у нее внутри, – был жарче всего на свете. И он закипал от этого жара, как банная вода, и разгорался, как дрова в печи, – и взорвался наконец сплошным огнем!
…Александр открыл глаза. Дрожал фитиль в керосиновой лампе, которой освещалась баня. Варино лицо мерцало в этом прерывистом свете. И тело ее было легким, как свет; Александр не чувствовал на себе ее тела.
– Ты как? – спросил он. – Живая?
– Ага, – кивнула она.
– Дверь ведь так и не открыли. Запарил я тебя!
– Ничего, Александр Игнатьевич. Банщик из тебя отменный.
Варя потерлась носом о его грудь.
– Я пойду водой обольюсь, – сказал Александр почти жалобно. – А то не знаю, на каком я свете.
– И я с тобой!
Варя спустилась с полка, и они вместе вышли в предбанник, а потом в сад.
Мокрая земля холодила ноги. Облака над деревьями раздались, и в темном высоком небе переливались звезды. Александр задрал голову, подмигнул им и, подняв над головой ведро, с шумом вылил на себя холодную колодезную воду.
– И на меня, на меня! – подпрыгивая рядом с ним от нетерпения, попросила Варя.
– Не холодна для тебя будет? – усомнился он.
Она улыбнулась.
– Мне от этого совсем ничего. Лопарская ведь порода.
– А, ну да! – вспомнил он.
И обрушил на Варю поток ледяной воды.
– Вот так-то, Варвара Андреевна! А теперь попаримся!
Он схватил хохочущую Варю за руку и втащил в баню.
…Они лежали на полке долго, уже и жара не чувствовали, так к нему привыкли.
– Уснула?
Александр покосился на лежащую рядом Варю. Она почти не занимала места на полке.
– Не-а… О тебе думаю.
– Что же ты обо мне, интересно, думаешь? – улыбнулся он.
– Все.
– Как – все?
– Очень просто. Все, что я думаю, – о тебе. Ты очень-очень большой, о тебе много можно думать. Без малодушия.
Александр тоже думал о ней. Теперь, когда все его тело тихо дышало покоем, он и о ней, о Варе, думал иначе. Широко он о ней думал – обо всем, что было с нею связано.
Он чувствовал, и не только чувствовал, а понимал ясным разумом: то, что так сильно и неотменимо бросило его к ней, не есть мальчишеское горячее безумие. И то, что им, двум взрослым людям, придется привыкать, притираться друг к другу, да еще прилаживаться к непростым обстоятельствам, из которых состояла их жизнь, да еще пытаться эти обстоятельства преодолеть, – это он чувствовал тоже. Но это не пугало его, не рождало в нем опасливой настороженности.
В зените его лет жизнь одарила его чем-то таким важным, чего он от нее не ожидал, потому что не знал о существовании этого важного в жизни. Ну как его назвать, это важное?
Азарт? Да при чем здесь азарт!
