Анна Берсенева - Слабости сильной женщины
– Вот именно… Сомнительный комплимент!
– Не нам судить, – повторил Сергей Павлович.
– Ты можешь думать, как хочешь. А я со своей стороны постараюсь употребить все свое влияние, чтобы как-то остановить все это. Да ты хотя бы представляешь себе, какие нравы здесь царят? Ты хочешь, чтобы его ножом пырнули?
– Я прошу тебя, Лена, – сказал Сергей Павлович. – Прошу тебя воздержаться от того, чтобы употреблять влияние! Митя многое может сделать для тебя, ты это знаешь. И неужели ты хочешь этим злоупотребить?
– Но для его же пользы, Сережа, – ответила Елена Васильевна своим обычным, словно в чем-то сомневающимся голосом. – Неужели нельзя – даже для его пользы?..
– Мы не можем этого знать, – отрезал Гладышев. – Мы можем только наблюдать, смею думать, что иногда – помогать. А вмешиваться – не в нашей власти. Слишком значительно то, что в нем происходит… И не бойся ты этих влияний пресловутых! Он очень аристократичен, Лена, неужели ты не замечаешь?
– Аристократичен? – удивленно спросила Елена Васильевна.
– Ну конечно! Я не имею в виду происхождение, дело не в этом, ты же понимаешь. Он – такой как есть – абсолютно равен всем, с кем сводит его судьба, и люди это чувствуют, вот и тянутся к нему. А ты говоришь – влияния! Да он сам на кого хочешь повлияет.
– Не знаю, Сергей, – задумчиво произнесла Елена Васильевна. – Может быть, ты и прав. Но мне так тяжело, если бы ты знал! Эта неподвижность, эта ограниченная возможность участвовать в его жизни… Да, он чудесный сын, его не в чем упрекнуть. Но у него своя жизнь, а иногда мне кажется, у него всегда была своя жизнь, даже когда он был младенцем. И я так боюсь за него, так боюсь именно этого – его неосторожности! Ты говоришь, он сдержан, ты только в «Юпитере» понял… А я и всегда знала, что в его душе происходит. Как это уберечь?
– Никак. Нам – никак не уберечь, Лена, и ничего с этим не поделаешь. Остается только надеяться, что он сам окажется достаточно силен. И я уверен, что так оно и будет.
– Мне так не хватает тебя, Сережа… – вдруг сказала Елена Васильевна.
Лера услышала, как голос Митиного отца еще больше напрягся, словно окаменел.
– Что же я могу сделать? – сказал он, помолчав. – Лена, я пытался, я долго пытался, ты знаешь. Но я не могу приказать своему сердцу… Я делаю для тебя все, что могу, но не требуй от меня большего!
– Я не требую. Ты действительно делаешь для нас все, что можешь… Хорошо, Сергей, ты хотел Тацита взять?
– Да, если можно.
– Бери, а я тебя жду в кабинете.
Колеса зашелестели по паркету. Лера боялась дышать, чтобы ее присутствие не обнаружилось в наступившей тишине. Она чувствовала, что, став свидетельницей этого тяжелого разговора, невольно приподняла покров нелегких семейных отношений, – и ей не хотелось, чтобы об этом кто-нибудь узнал.
Она даже не поняла толком, о чем говорили Гладышевы. Поняла только, что это был разговор о Мите, что они чувствовали в своем сыне что-то такое, о чем трудно было догадаться постороннему человеку, что таилось в нем глубоко, как загадка в уголках его глаз под ресницами.
И удивительная, не до конца понятная мысль мелькнула в Лериной голове: ведь они говорили о каких-то музыкальных делах, а казалось – о целой жизни, о событиях жизни. Значит, в музыке, в человеческой душе отражается целая жизнь?..
Сергей Павлович взял с полки книгу и вышел из библиотеки вслед за Еленой Васильевной.
Лера на цыпочках пробежала по коридору, осторожно прикрыла за собою входную дверь, стараясь, чтобы не слишком громко щелкнул замок.
Единственное, что она поняла из этого разговора, была история с конкурсом Чайковского. А поняла она это потому, что сама была свидетельницей и даже участницей происшедшего.
Это было несколько месяцев назад, но Лера помнила все так ясно, точно это случилось вчера.
Как раз в то время они с Зоськой были увлечены «секретами». Это игра такая была, вполне девчонская, но Лера и не была в детстве этаким мальчишкой-сорви-головой, и девчонские увлечения вовсе не были ей чужды.
«Секреты» делались просто: выкапывалась неглубокая ямка где-нибудь на газоне – сплошь заасфальтированный центр Москвы не слишком баловал возможностями, – дно устилалось фольгой, а уж поверх фольги выкладывались всевозможные композиции – из цветов, разноцветных бусинок и прочих сокровищ. Все это накрывалось стеклом, снова присыпалось землей – и потом можно было протирать в земле окошечко и украдкой показывать подружкам эту изящную картинку.
Как можно было заниматься подобными глупостями, читая Гюго, Муратова и прочие взрослые книжки, было совершенно непонятно. Но Лере нравилась таинственность, которой сопровождалось все это действо. За «секретами» охотились мальчишки, их следовало беречь и закапывать в укромных местах.
И они с Зоськой увлеченно выискивали такие места, собирали бусинки и цветы, с риском обрывая их на клумбах сада «Эрмитаж».
Одно из укромных мест было в подвале. Но не в общем подвале, куда то и дело спускался кто-нибудь из жильцов, чтобы отнести в свою подвальную конурку лыжи, или, наоборот – взять какой-нибудь бесполезный брезентовый чехол. В «их» подвале хранился дворницкий инструмент, песок, соль и прочие немаловажные вещи. Дверь в него располагалась рядом со вторым подъездом, и на двери, конечно, висел огромный замок.
Но Лера отлично знала, что в подвал можно проникнуть не только через дверь, но и через узкое зарешеченное окошко, выходившее на уровне земли прямо в арку на входе во двор. Решетка не являлась помехой: достаточно было повернуть несколько загнутых гвоздиков, как она приподнималась, и худенькие девчонки вполне могли пролезть под нее. Надо было только дождаться, чтобы никто не шел через арку, и мгновенно шмыгнуть в это окошко.
Так они и сделали однажды, пасмурным и теплым октябрьским днем. Уже смеркалось, и Лера с Зоськой торопились, чтобы до темноты успеть закопать в дворницкий песок два новых «секрета».
Они справились с этим довольно быстро, потому что все – и бусинки, и головки цветов, и большие осколки стекла – было приготовлено заранее. Лера отряхнула руки от песка и уже подошла к окошку – как вдруг остановилась, замерла, прислушиваясь.
В арку кто-то входил – притом входили с двух сторон, и со двора, и с улицы. Арка была длинная, гулкая, и шаги обоих идущих эхом отдавались под ее сводами. Лера осторожно приподняла решетку, выглянула наружу. Зоська сопела у нее за спиной.
Те, что вошли в арку, стояли ближе к улице; подвальное окошко оставалось у них позади. Кроме того, оба они так пристально всматривались друг в друга, что едва ли обратили бы внимание на такую ерунду, как приподнявшаяся решетка.
