Тадеуш Доленга-Мостович - Профессор Вильчур
Стоило ей уйти, и больной сразу же начинал требовать ее присутствия. Состояние его резко ухудшалось, пульс слабел, боли усиливались, а по щекам обильно текли слезы. И вдруг на его лице появлялось выражение облегчения. Это его невероятно обостренный слух улавливал не слышимые никем другим ее шаги по коридору. Она садилась у кровати, а он брал ее руку, закрывал глаза и часами молчал или шепотом говорил нежные слова о том, как любит ее, какая она красивая, о том, что жил для нее и что ему не страшно расстаться с жизнью, он только не может и не хочет расстаться с ней.
Иногда, а случалось это чаще всего ночью, он терял сознание. Тогда у него начинались судороги, затем тошнота, страшные головные боли и снова бредовое состояние.
Пани Нина была в отчаянии. Никто из ее старых знакомых не мог ее сейчас узнать. Ненакрашенная, кое-как причесанная, с синяками под глазами, она ходила как помешанная. Прежде она выглядела удивительно молодо. Сейчас мгновенно состарилась.
– Видите, как она страдает, – говорили все. – Вот это любовь.
Они ошибались. Пани Нина страдала по другой причине. Она знала, какие неотвратимые последствия повлечет за собой смерть мужа. С тех пор как после отъезда Вильчура муж принял руководство клиникой, их материальное положение значительно улучшилось, и все-таки они не успели оплатить и малой части долгов. Смерть мужа означала для пани Нины крайнюю бедность, бедность, которая влекла за собой потерю положения в обществе, удобств, нарядов, значимости, красоты и успеха. Не многие знали, что ее возраст уже приближается к сорока. Путем неограниченных затрат и многих жертв она поддерживала свою привлекательность, которой славилась с молодости. Сейчас, когда она останавливалась у зеркала, ее охватывал ужас. Она хорошо понимала, что уже не сможет начать новую жизнь, что смерть мужа означает и конец ее карьеры. Она понимала и то, что не сможет рассчитывать на успех у мужчин. До сих пор она, выхоленная и элегантная, околдовывала их своими чарами. На бедную, плохо одетую и измученную женщину не посмотрит ни один мужчина.
И когда она страстным повелительным тоном говорила мужу: "Ты должен жить!.. Ты будешь жить!.." – это одновременно означало:" Я хочу жить, а твоя смерть – это моя смерть".
За счет клиники были приглашены самые известные отечественные и зарубежные специалисты. У постели больного периодически собирались консилиумы. И никто не вселял надежду, не мог ее вселять. Опухоль медленно, но неустанно разрасталась, сдавливая извилины мозга. Летальный исход был уже вопросом времени. Последний консилиум сделал заключение, что, учитывая разветвление новообразования, операция представляется почти невозможной. Известный американский врач, профессор Колеман, который прервал свой отдых на Ривьере, чтобы поспешить к постели больного коллеги, признался Добранецкому, когда тот требовал от него сказать ему правду:
– Я бы не согласился на операцию, потому что не считаю ее целесообразной.
Добранецкий прошептал:
– У меня уже давно такое же мнение… Один шанс из ста.
– Один из ста тысяч, – поправил его Колеман.
В тот же день после обеда пани Добранецкая, выслушав приговор, приняла решение: если есть хоть один шанс из ста тысяч, то следует воспользоваться операцией. Она до тех пор умоляла Колемана, пока тот не согласился.
– Я совершенно убежден, что операция ничего не даст, она лишь ускорит смерть больного. Но, если вы так настаиваете, я могу ее провести. Я только сомневаюсь, согласится ли на это профессор Добранецкий. Я ориентируюсь в данной ситуации и считаюсь достаточно хорошим хирургом, чтобы понять, что ланцет здесь не поможет.
Американец не ошибался.
Все уже было готово к операции, когда пани Нина стала просить мужа, чтобы он согласился.
Он сразу же и категорически отказался.
Не помогли настойчивые уговоры и просьбы. Наоборот, он обиделся и в конце концов с горечью спросил:
– Ты хочешь отнять у меня эти несколько последних дней жизни?..
– Но, Ежи… – решилась она.
– Тебе тяжело сидеть возле меня, и ты хочешь избавиться поскорее…
После этих слов она не могла говорить. Она сидела возле его постели убитая и отчаявшаяся.
Больной провел ночь спокойно. А когда утром она пришла снова, он спросил:
– Профессор Колеман уже уехал?
Нина оживилась.
– Да, но он собирался задержаться в Вене. Его можно еще вернуть телеграммой.
– О нет, нет.
И после паузы добавил:
– Есть только один человек на свете, который смог бы, может быть, меня спасти… Но он скорее согласился бы меня убить…
– О ком ты говоришь, Ежи? – она широко раскрыла глаза.
– О Вильчуре, – прошептал Добранецкий.
У нее сжалось сердце. Он говорил правду:
они не могли ждать помощи от Вильчура. Однако как бы хорошо она это ни понимала, как бы ни была она убеждена в том, что ни за какие сокровища они не смогут добиться расположения Вильчура, она ухватилась за эту надежду обеими руками.
– Ежи, ты согласился бы оперироваться, если бы операцию делал Вильчур?
– Да, – ответил он после минутного колебания, – но об этом незачем говорить.
Она была взволнована его ответом.
– А может быть, попробовать? Может быть, он согласится?
– Не согласится.
Нина, однако, уцепилась за эту мысль. Она не могла отказаться от нее и, как только вышла из палаты, обратилась к первому попавшемуся ей на пути санитару:
– Можно ли видеть доктора Кольского?
– Он в операционной.
– Как только закончится операция, попросите его сразу же спуститься вниз. Я буду ждать его в кабинете.
Кольский выслушал внимательно проект Нины. Он тоже не верил, что Вильчур согласится оперировать Добранецкого. Не верил он и в то, что Вильчур вообще согласится приехать в Варшаву.
– Но вы все-таки сообщите ему, – настаивала она. – Пошлите ему телеграмму. Я не могу, вы же понимаете. Здесь речь идет не о моей амбиции, но я знаю, что мою телеграмму он выбросит не читая, а вас он ведь любил.
Кольский покачал головой.
– Моя попытка тоже ничего не даст.
– Тогда напишите доктору Каньской. Он любит ее. Может быть, он ее послушает. Ведь вы говорили, что у нее такое доброе сердце, а здесь речь идет о милосердии, о милосердии к умирающему. Вы не можете мне в этом отказать!
После долгих колебаний, хотя Кольский знал, что в результате он потеряет расположение Люции к себе, вместе с пани Добранецкой он составил длинную телеграмму.
И сейчас они ждали ответ. Пани Нина время от времени выходила из палаты мужа, чтобы узнать у Кольского, нет ли известий. Телеграмма пришла около полудня. Кольский развернул ее и громко прочел: "Профессор Вильчур частично не владеет левой рукой, поэтому не может провести операцию. Люция".
