Бернард Глэмзер - Небесные девушки

— Эй, Эрнестина, — и она подошла к нашему столику и улыбнулась. Он указал ей на свободный стул за нашим столом, и она кивнула. Как только она собрала свою одежду на сцене, она вновь появилась и присоединилась к нам. Мантия только по названию была мантией. Она закрывала лишь ее спину и плечи, но спереди все было открыто, и я поняла, что она привыкла в таком виде быть на публике, что она едва ли понимает, что ее мускулистая грудь осталась над скатертью, и кисточки колыхались, когда она вздыхала.

— Ну, привет, Н. Б., — сказала она радостно. — Приятно снова тебя видёть. Как ты себя чувствуешь?

— О, прекрасно, — сказал он. — Эрнестина, ты помнишь мою подругу мисс Томпсон?

Она загадочно взглянула на меня, а затем откинула голову назад и разразилась смехом.

— Ну, душечка, конечно, я помню тебя! Как ты поживаешь, милашка? Ну, детка, у тебя превосходный макияж! И что за платье! Ты выглядишь на миллион долларов, душечка. Ну, Н. Б., ты действительно счастливый парень!

— И ты мне говоришь это, — сказал он. — Как насчет того, чтобы выпить немного бренди с нами, Эрнестина?

— Это восхитительно, Н. Б.

Он щелкнул пальцами официанту и заказал три бренди. Я запротестовала, но он сказал:

— Фу, бренди не повредит тебе, — и я откинулась, подчинившись своей судьбе. Слава Богу, у меня была потрясающая сопротивляемость крепким напиткам. Я все еще была рассудительна, как судья.

Н. Б. и Эрнестина, казалось, знали друг друга с рождения, и они болтали о людях и местах, как старые друзья: как поживает Тед, как Боско, как давно видели Гуина, что нового в Чикаго, и так далее и тому подобное. Я пила свой бренди, восхищаясь двумя танцующими кисточками; и я, видимо, так восхищалась, что Н. Б. неожиданно вторгся в мои мысли, сказав:

— Эй, Кэрол, о чем ты мечтаешь?

Я не могла солгать ему. Я сказала:

— О кисточках.

— Шутишь, — заметил он.

— Н. Б., они восхитительны.

— Ты имеешь в виду кисточки?

— Конечно, я их имею в виду. Они невероятно восхитительны.

Он сказал:

— Эрнестина, отдай их ей.

— О'кей. Я сбегаю в костюмерную…

— Отдай их ей здесь.

— Здесь? — воскликнула она.

— Конечно, здесь. А почему нет?

— Ты сумасшедший или, что, Н. Б.? Ты хочешь, чтобы меня арестовали за появление на публике в неприличном виде?

Он вынул свой бумажник, вытянул две ассигнации по двадцать долларов и положил их на стол перед ней.

— Прикройся ими.

Она разразилась смехом.

— Н. Б., ты бунтарь.

— Давай, начинай.

— Не дави на меня, сладенький, не дави на меня.

У меня глаза на лоб полезли, и я не могла вымолвить ни слова. Она взяла две бумажки, тщательно пристраивая их на себе, придерживая их одной рукой; а затем она сняла кисточки, одну за другой. Щелк. Щелк.

Она хихикала, когда протянула их мне.

— Вот, душечка. Они твои.

Я, запинаясь, сказала:

— Вот здорово, ей-Богу. Спасибо.

Н. Б. поинтересовался:

— Не следует ли эти вещи сначала продезинфицировать или что-либо в этом роде, прежде чем кто-либо еще нацепит их на себя?

— Виски, — сказала Эрнестина. — Вот и все. Пополоскать их в виски.

Она громко взвизгнула, оттолкнула свой стул и убежала.

Мы снова оказались в большом шикарном «линкольне», и я спросила:

— Теперь ты отвезешь меня в отель, Н. Б.?

— Еще рано, беби. Я думаю, тебе стоит посидеть немного у воды и расслабиться. В этот час так прекрасно там внизу. О'кей?

Почему бы нет?

— О'кей, — согласилась я.

— Посмотри на все эти звезды, — сказал он.

— Да.

— Пахнет жасмином?

— Да.

— Счастлива?

— Да. Если бы не Донна, если бы не Альма, если бы не Дьюер.

— Ты не избавилась бы от жутких воспоминаний, оставаясь наедине с собой весь день в «Шалеруа».

— Думаю, да.

Мы ехали по Венецианской дамбе, и вдруг он свернул направо и двинулся вниз по гладкой вьющейся дороге.

Я сказала:

— Я не знала, что здесь можно спускаться.

— Это частная дорога. Только для живущих здесь.

— Н. Б., куда мы едем?

— Там внизу у меня квартира.

— У тебя?

— Прямо у воды. Тебе там понравится.

Я вздохнула.

Он сказал:

— Почему так тяжело вздыхаешь?

— Ничего. Ты не живешь в «Шалеруа»?

— Я? Нет. Мне слишком нравится уединенность.

Я поняла, что он имел в виду, когда вошла в его квартиру. Я огляделась и застыла на вздохе. Гостиная была залита огнями, и он стоял рядом со мной, за моей реакцией с легкой улыбкой. Это была комната с низким потолком, размером сорок на сорок футов — огромная, и в то же время нет — потому что в ней было много мебели, со вкусом подобранной. Здесь были удобные кресла и низкие удобные диваны, огромный диван с множеством подушек, огромный телевизор, длинное низкое бюро, а у другой стены большой рояль марки «Стейнвей». Повсюду стояли великолепные букеты цветов; но на стене висела только одна картина, которая являлась центром притяжения внимания, фокусировала в себе все.

Он спросил:

— Нравится моя картина?

— Да.

— Знаешь, кто ее написал?

— Пикассо.

— Ты моя девушка!

Он взял меня за руку и повел через комнату к большому окну. Занавеси были затянуты, он нажал на кнопку, раздвинул их и сказал:

— Посмотри туда.

Я посмотрела. За окном в сиянии фонарей тянулась длинная пологая лужайка, а ниже за ней сверкала вода.

— Это океан? — спросила я.

Он снова задернул занавески:

— Нет. Бискайский залив.

Я сказала:

— Н. Б., это сказочно.

— Правда?

Он вплотную подошел ко мне, и я сделала слабое усилие, чтобы защитить себя, проговорив: «Н. Б., пожалуйста…», но его нельзя было удержать. Он обнял меня, шепча:

— Ты знаешь, что я схожу с ума от тебя, ты знаешь, Ты знаешь, что я без ума от тебя?

Я не могла сопротивляться. Все мое горе, вся моя безнадежность, все спиртное, выпитое мной, волнения всего дня, казалось, заполнили меня, я чувствовала огромную слабость, у меня не было сил, я не могла сопротивляться ему, да и не хотела ему сопротивляться. Он поцеловал каждый дюйм моей кожи, до которой мог добраться, и я позволила ему делать все, чего он хотел, потому что я была так слаба и потому что он был так невероятно нежен и так благороден каждый раз, когда наши пути пересекались. Затем, пока я стояла, дрожащая и обожаемая, это чертово платье без бретелек испустило дух полностью, я, видимо, не сумела удержать себя в нем, я чувствовала себя подобно банану, лишившемуся своей кожуры. Я подумала зло: «Мой Бог, если бы Лорд и Тейлор услышали об этом», схватила платье и попыталась вновь себя в него засунуть и привести в порядок, но не смогла. Н. Б. подвел меня к дивану и сказал:

— Сбрось эти тряпки.