Эксперимент - Наталья Юнина
– Возьмем с собой еды в спальню. Я жутко голоден. Только не говори, что ты не хочешь есть. Ни за что не поверю.
Самое удивительное, что от страха быть замеченной его матерью, я и вправду не хочу есть. Но это ровно до того момента, пока Слава не начал доставать из холодильника еду. Мясная тарелка, сыр, остатки какого-то аппетитного пирога вызывают обильное слюноотделение.
– Возьми вино на верхней полке и бокалы, – указывает взглядом на винный шкаф. Сам же загружает руки едой. Да, жизнь определенно налаживается.
Беру вино вместе с бокалами и иду вслед за Славой. Только на середине лестницы он стопорится.
– Штопор забыли. Возьмешь?
– Ага.
Возвращаюсь на кухню, беру необходимую вещицу и аккуратно прохожу в гостиную. Я всегда любила животных. Только ни разу не испытала на себе счастье иметь домашнего любимца, ибо Миша запрещал. Сейчас, смотря на перекрывшую мне путь кошку, судя по розовому колокольчику, висящему на тоненьком атласном ошейнике, моя любовь не настолько крепка, как казалось, ибо мне страшно. Животное смотрит на меня, мягко говоря, с агрессией и начинает шипеть. Откуда она вообще здесь взялась? С кладбища домашних животных? Судя по оскалу, точно оттуда. Слава говорил только про собак его матери. Хотя, эта киса и сойдет за трех собак.
Аккуратно отступаю в сторону и в этот момент она запрыгивает мне на джинсы, больно вцепившись в ногу. Из-за того, что руки заняты, я совершенно не понимаю, как отодрать ее от себя. Дергаю со всей силы ногой, но тщетно. Меня начинает накрывать паника, особенно, когда эта тварь смыкает свои челюсти на моей ноге. Ничего не придумав, бью наотмашь бокалом по ее голове. Зубатая отключается, и я наконец скидываю ее со своей ноги.
– Пиздец, – еле дыша произношу я и в этот момент понимаю, что не одна в гостиной. То, что Слава спускается по лестнице фигня, а вот то, что в нескольких метрах от меня стоит женщина с зафиксированной рукой – полное попадалово. Кошка-то, понятное дело, ее. Поправочка, походу мертвая кошка.
Уважаемые телезрители, мы прерываемся на срочные новости из дома Архангельских, где шестидесятилетняя женщина забила загипсованной рукой до смерти двадцатиоднолетнюю девушку, которая, в свою очередь, избила и надругалась над ее тридцатидевятилетним сыном и нанесла тяжкие телесные повреждения ее кошке, повлёкшие за собой смерть последней. Да, да, примерно так и будет. Джимми, Джимми ача ача…
Глава 39
Ощущения сейчас такие, словно я вернулась на несколько месяцев назад и, будучи в алкогольном дурмане, разобрала не один унитаз, а десятки. Ну и стены… ох, сколько же стен я сейчас разукрасила томатным соком? Сотни! Тогда я определенно чувствовала себя менее позорнее, чем сейчас. Может, снова притвориться статуей? Господи, что за тупые мысли приходят мне в голову? Я же не пила.
– Справедливости ради, ее надо было давно усыпить, – кажется, я еще никогда так не радовалась голосу Архангельского. – Наконец-то зло наказано и обезврежено. Упокой, Господи, душу рабы твоей саблезубой.
– Слава! – тут же восклицает его мать, подходя вплотную к кошке.
– Ой, извини, мама. Упокой, Господи, душу рабы твоей Агнессы, аминь, – наклоняется к кошке, едва сдерживая улыбку. – Теперь, Наталь Санна, в благодарность за ее убийство, я, как порядочный человек, обязан на тебе жениться, – подмигивает, уже не сдерживая улыбки.
– Прекрати! – укоризненно произносит его мать.
– Что прекращать? Ничего, что это отродье Наташе ногу расхерачила? А если бы в шею вцепилась? Твое неуемное желание помочь бездомным животным когда-нибудь может реально плохо закончиться, – стою как вкопанная, наблюдая за тем, как Слава ощупывает кошку. – К несчастью, она жива. Очухается тварь и снова будет всех держать в тонусе. Извини, Наталь, женитьба отменяется, – дурак, нашел время, когда шутить. Слава поднимает кошку и кладет ее на диван.
– Ну, слава Богу. Вы извините, пожалуйста, – тут же произносит Славина мать, переводя на меня взгляд. На удивление, выглядит женщина вполне добродушно. – Агнесса еще не успела социализироваться, у нее, видимо, были очень плохие хозяева. Я ее нашла очень изможденной, зашуганной. Она жутко боится рук, вы, возможно, ладошку подняли, вот она и восприняла вас агрессивно.
– Да ничего страшного. Все нормально, – кстати, ни фига не нормально. Только сейчас понимаю, что у меня болят ноги. Обе. Скорее всего, это результат недавнего падения, а теперь ещё царапин на одной ноге.
– Слава, а ты нас не представишь друг другу?
– Ну я думаю, и так понятно, что это Наташа, а ты моя мама. Перемотаем этот дурацкий момент знакомства и ненужные никому слова. Мы пойдем, нам нужно обработать ей ногу.
– Ей это кому, Славочка?
– Наталь Санне, мама.
– А Наталья Санна кем тебе приходится? – молчание. Затяжное. Мне становится еще более неловко. Архангельский, кажется, вообще не смущен. Я бы сказала, что ему весело. – Невеста, да?
– Хорошая попытка, мам, – не скрывая усмешки, выдает Слава, забирая из моих рук бокалы.
– Что-то я не вижу колечка на пальце. Очень приятно познакомиться, Наталья.
– Взаимно, – после небольшой паузы произношу я.
– А вам сколько лет, Наташенька? – странное дело, «Наташеньку» я не люблю почти так же, как и «Натаху», но из уст этой женщины эта интерпретация моего имени выглядит нормально.
– Двадцать один.
– Прекрасный возраст для замужества и рождения детей. Я в это время уже как раз родила Славу. Наташа, а у вас какой размер безымянного пальчика? – остановите землю, я сойду. Как с такой матерью Архангельский до сих пор остался холостым. Несмотря на недавний стыд, сейчас мне почему-то весело.
– Правой или левой руки?
– Обеих. Сейчас же вроде модно, сначала помолвочное кольцо на одной руке, а потом обручальное. Да, Слава?
– Я в душе не е… не знаю, – Господи, ну разве так можно? Еще пару минут назад я думала помру от стыда и стресса, а сейчас я еле сдерживаюсь, чтобы не заржать, смотря на Архангельского. Эх, гулять, так гулять.
– Да, все правильно, Александра Дмитриевна. Помолвочное кольцо на левую руку, обручальное на правую. Помолвочное может быть
