Ирина Лазарева - Лось в облаке
К востоку над горизонтом полоска неба зарделась нежным кармином, и заалели снизу облака. Саня оживился:
— А теперь гляди в оба. Это то, о чем я тебе говорил. Сейчас начнется.
Из-за леса медленно и неуклонно, затаенно теплясь однотонным густо-малиновым светом, сдерживая до поры могучий внутренний жар, поднималось солнце, такое огромное, что Вадим не поверил собственным глазам. По воде потянулось пурпурное сияние, разлилось по траве, верхушкам деревьев и вытеснило призрачный туман с болот.
Рыбалка была забыта. Конец удилища поник и утонул в реке. Мальчик встал — хрупкая, завороженная фигурка на фоне неоглядного солнечного диска.
— Такого не бывает, — ошеломленно произнес Вадим, переводя растерянный взгляд на Саню.
— Бывает, как видишь.
Саня с нескрываемой радостью заглядывал ему в лицо. Улыбка у него была хорошая, светлая. Глядя на него, самому хотелось улыбаться.
— Удочку-то возьми, утонет. Да у тебя никак рыба на крючке!
Они закатились хохотом, сообща вытаскивая из воды большую рыбу; тащили в несколько приемов, слабея и приседая от смеха, с трудом водворили ее в ведро и долго еще не могли успокоиться.
ГЛАВА 3
Потянулось волшебное лето. Утренние часы мальчики проводили на реке, заплывая в лодке на самую середину. Иногда, встретив восход солнца, досыпали прямо в лодке, приткнувшись где-нибудь к берегу в камыши. В лесу токовали тетерева. Лодка мягко покачивалась, под досками в днище хлюпала вода. Они спали, пока солнце не начинало припекать голову, тогда возвращались, улов делили пополам и разносили по домам. Саня разделывал рыбу и учил тому же Вадима. Они много купались, загорали, возились в огороде, ездили за сеном на другой берег Свири.
Неотвратимо приближался день отъезда. Вадим каждый вечер со слезами на глазах упрашивал мать оставить его в Свирице до конца лета, его поддерживали бабушка и дед, но Лариса была непреклонна. В такие минуты перед ее мысленным взором маячил гневный облик мужа, простершего к ней карающую десницу, и это воспоминание придавало ей сил для отпора сыну и родителям.
У Вадима еще оставалась слабая надежда, что дома, в Ленинграде, он сможет уговорить отца и вернуться к бабушке.
За день до отъезда Лариса достала из буфета коробку дефицитных московских конфет «Ассорти» и села под тополя у ограды ждать друзей-рыболовов. У нее болезненно сжалось сердце, когда она увидела, как они идут от реки, взявшись с двух сторон за дужку ведра, с удочками в руках, босые, растрепанные, счастливые — Вадим темноволосый, а Саня белый, как березка, у обоих рот до ушей. Она вспомнила свое детство и горько пожалела, что надо увозить сына в город.
Лариса встала навстречу мальчикам с коробкой в руках.
— Мам, смотри, что я поймал! — издали закричал Вадим и поволок в одиночку ведро к ее ногам. — Щуренок, видишь? Я удочку закинул, а поплавок вдруг лег на бок и лежит. Саня думал — коряга. Мы стали тянуть, а под водой ка-ак заходило. Удилище погнулось, насилу вытащили. Саня его сачком подцепил. Классный щуренок, правда?
— Замечательный! — искренне восхитилась мама. — Сантиметров пятьдесят, не меньше. Расскажем папе, какую большую рыбу ты здесь ловил.
— Санечка, — сказала она, протягивая мальчику коробку, — я тебе очень признательна за внимание к Вадиму. Вот, поешь конфеток и бабушку угости.
Саня перестал улыбаться и отступил на шаг.
— Спасибо, не надо, — очень вежливо сказал он.
— Мам, зачем ты?.. — с испугом попытался остановить ее Вадим.
— Да ты не стесняйся, бери, — настаивала Лариса — ты с ним столько возился! Не представляю, как еще можно тебя отблагодарить.
Саня, глядя в землю, осторожно обошел Ларису и быстро пошел к своему дому.
— Сань, а рыба… — упавшим голосом сказал ему вслед Вадим, но мальчик не обернулся.
Вадим похолодел. С чувством приговоренного к смерти он следил, как Саня скрывается в своем дворе.
— Что ты наделала?! — закричал он на мать рвущимся голосом и пнул ногой ведро. — Из-за тебя он больше не захочет со мной дружить.
Он бросился в дом, пробежал мимо бабушки и деда в спальню, упал на постель лицом в подушку и зарыдал так, словно у него разрывалось сердце. Бабушка всплеснула руками и попыталась его успокоить. Перепуганная Лариса гладила сына по голове и просила у него прощения. Все было напрасно. Ему казалось, что мир рушится, его мир, который вспыхнул ненадолго и вновь погас. Все проваливалось в темноту, в бездну, в беспробудное одиночество.
Дед, разобравшись в чем дело, взъярился:
— Сказано тебе было, Лариска, к Сане с подарками не лезть. И везде-то вы разводите свои бабские церемонии. Верно люди говорят: волос долог, да ум короток. Нешто он за подношение с твоим сыном сдружился?
— Вадим! — послышался за окном голос Сани.
Панически боясь ошибиться, Вадим вскинул голову, прислушиваясь с отчаянной надеждой в глазах.
— Вадим! — снова позвал Саня.
Мальчик взлетел, бросился к рукомойнику, учащенно дыша и приплясывая от тягостного нетерпения, двумя пригоршнями воды ополоснул лицо, мазнул по нему полотенцем и вынесся вон.
— Боже мой, — прошептала Лариса, глядя на родителей расширенными глазами, — не палач же я собственному ребенку. Будь что будет — возьму удар на себя. Пусть остается до сентября. Петя будет рвать и метать, но все лучше, чем такое горе.
Саня стоял у изгороди, упершись грудью в деревянную перекладину.
— Ты почему ушел и дома засел? Я жду, жду… Ты обещал сегодня со мной в библиотеку сходить. Забыл?
— Я… я думал, ты обиделся, — придыхая и шмыгая носом, проговорил Вадим.
— Я не красна девица, чтоб обижаться. А ревел чего?
Вадим густо покраснел.
— С мамой поссорился, — выдавил он.
— С мамой ссориться негоже, — рассудительно сказал Саня. — Маму беречь надо. Она у тебя одна, единственная. — Он вздохнул.
У них над головой со стуком распахнулись створки окна, и бабушка ликующе провозгласила:
— Вадя, радость-то какая! Мама оставляет тебя здесь до сентября!
Лариса как раз вышла во двор. Вадим обхватил ее за талию, зарылся лицом ей в грудь.
— Мамочка, я тебя люблю! Прости, что я плохо себя вел. Ты лучше всех!
Она посмотрела на Саню, и они улыбнулись друг другу.
ГЛАВА 4
Миновал июль. Вадим заметно поздоровел и немного подрос. Щеки у него сделались розовыми; всегда диковатые карие глаза приобрели теплый золотистый оттенок, ноги и руки стали такими же крепкими и бронзовыми, как у Сани. Теперь он мог свободно разгуливать по поселку в любое время, бегал, когда бабушка просила, в магазин; по дороге, как полагалось, со всеми здоровался. Бабули на скамейках в ответ согласно кивали головами в платочках. Мальчишки, завидя Вадима, искали его общества. Авторитет Сани был так велик, что они полагали — раз Саня с кем-то дружит, значит, пацан этот чего-то стоит. Они часто пристраивались к Вадиму, провожали его в один или другой конец, расспрашивали о житье-бытье в Ленинграде.
