Дебора Смит - Тень моей любви
– Этот ублюдок знаешь чей? Твоего прекрасного дяди Пита Делани.
“Моего дяди Пита?” – повторила я про себя, и вид v меня был самый дурацкий.
Подошла Дейзи и встала между Сэлли и Большим Ровном.
– Замолчи, – зло сказала она. – Мы все попадем из-за тебя в беду!
Рони взвыл от ярости и толкнул своего отца; Большой Роан, потеряв равновесие, растянулся на земле. Рони скалился, как зверь, готовый к защите.
– Ну-ка, вставай, – процедил он наконец сквозь стиснутые зубы. – Быстро!
– Не смей мне приказывать, выродок! – Большой Роан протянул руку и, схватив Рони за лодыжку, рванул на себя. Рони упал на спину, хватая ртом воздух. Его отец навалился на него и, совершенно обезумев, схватил его за горло. – Не смей приказывать мне, щенок! – повторил он, сдавливая шею Рони.
Рони, задыхаясь, пытался оторвать цепкие пальцы отца, но сил у него, конечно, не хватало.
– Отпусти его, – визжала Дейзи. – Ты его насмерть задушишь.
– Пусть не приказывает! – тупо твердил Большой Роан, плохо понимая, что он делает.
Мне было всего семь лет, но бейсбольные тренировки с братьями не пропали даром. Руки у меня – о-ого-го, и биту я бросаю далеко и точно. Раздумывать было некогда. Мне не хватало воздуха, я почти ослепла от ярости и ужаса. Я вытащила из корзины крутое яйцо, откинулась назад и со всей силы всадила его между лопаток Большого Роана.
Он по-прежнему держал Рони за горло, но, ослабив хватку, изумленно оглянулся через плечо. Я вытащила еще одно яйцо и замахнулась.
– Отпусти Рони!
– Какого дьявола? – пробормотал Большой Роан.
Очередной снаряд я влепила ему точнехонько между глаз.
Удар попал в цель. Роан был здорово пьян. Его глаза закатились, и он отвалился в сторону. Я убила его. Я была в этом уверена. Я убила его в Светлое Христово Воскресение. Рони медленно поднялся. Его лицо посинело, на шее отпечатались следы толстых пальцев Роана. Рони хватал воздух ртом. С губ его стекала слюна, и он вытер ее рукавом. Стоял он очень неуверенно и, подняв голову, рассматривал меня остановившимися серыми глазами.
– Это за Нили Типтона, помнишь? – сказала я, чтобы избежать его благодарности. – И за то, что вытворяли Эрлан и Гарольд. Мы квиты.
Он слабо кивнул.
Всё это продолжалось не больше тридцати секунд. Мама и все остальные едва успели подбежать к нам. Откуда-то появился этот вшивый муж Эдны Макклендон, и вместе с женой они помогли Рони втащить его отца в грузовик.
– Я убила его? – спросила я маму.
Слезы текли по моим щекам.
– Нет, – ответила она, обнимая меня одной рукой за плечи. В другой у нее был револьвер. – К сожалению, нет.
– Мама, он сказал, что малыш Сэлли – сын дяди Пита.
Рот мамы сжался. Щеки порозовели.
– Есть вещи, которые не обсуждают, – заявила она.
– Но дядя Пит все время приходит к Сэлли! Я слышала об этом и…
– Клер Карлин, никого не касается, что делает твой дядя. И никогда не повторяй сплетни.
Рони за все это время не произнес ни слова. Он молча вскарабкался в кабину грузовика. Ему двенадцать лет, и в Пасхальное воскресенье он везет своего в стельку пьяного отца домой. По его лицу видно было, Насколько он унижен. Я не могла позволить ему уехать вот так. Я со всех ног помчалась к темному “Кадиллаку”. Дверца была не заперта. Я рванула ее на себя и выхватила из корзины того самого огромного шоколадного зайца, с которого и начались все мои сегодняшние несчастья.
Я подбежала к грузовику, когда мотор уже вовсю урчал. Рони недоуменно уставился на меня. Я сунула зайца ему в руки.
– Возьми его, – я чуть не плакала. – Это тебе от меня. Не потому, что сегодня Пасха, не из-за Иисуса, и это не благотворительность. Это потому, что ты мне нравишься. Возьми его и съешь!
Рони пожал плечами, чтобы скрыть замешательство. Меня мутило от запаха пота, застарелой грязи, нестираной одежды, но я не отошла, пока грузовик не тронулся с места.
Потом я поспешно раздала пасхальные корзины притихшим, напуганным детям. Сэлли побежала в дом, унося с глаз долой своего малыша, сына дяди Пита, а значит, моего кузена. Это было правдой. Мне не позволили говорить об этом, но это было правдой.
Я старалась закончить побыстрее, не дожидаясь, чтобы кто-нибудь из детей сестер Макклендон сказал мне “пожалуйста” или “спасибо”. Мне было так стыдно за всех нас.
* * *Один из кузенов папы, Винс О’Брайен, муж Руби, был городским шерифом. Руби, когда мы вернулись, все ему рассказала, и он послал пару своих помощников на Пустошь, чтобы убедиться, что Рони ничего не грозит. Но Большой Салливан все еще спал в грузовике, а Рони благоразумно убежал в горы. Он знал, когда ему лучше исчезать.
Меня очень хвалили и говорили, что я поступила, как добрая христианка, выйдя против Большого Роана, как Давид против Голиафа. Эван пытался прочесть мне эту библейскую легенду, но я попросила его заткнуться и оставить меня в покое. Мне нужно было о многом подумать.
У меня было так много всего, а у Рони ничего. Вот что в очередной раз явилось результатом моих размышлений. Я поклялась исправить эту вопиющую несправедливость всеми доступными мне средствами.
Глава 4
Мне вообще-то нечасто удавалось увидеть Рони, особенно после того, как он стал учиться в средней школе, но слышала я о нем постоянно.
– Рони Салливан явился сегодня с огромной шишкой на лбу, – рассказывал однажды вечером Хоп последние школьные новости. – Я слышал, что он застал Эрлана и Гарольда, когда они опять пытались разбить его ящик для писем. Ну они ему, конечно, как следует наподдали.
– Мама, ну сделай хоть что-нибудь, – умоляла я. – Они из него все мозги выколотят.
Мама вздыхала и поглядывала на свою мать. Бабушка Элизабет считала, что Эрлан и Гарольд были бы мягче и добрее, если бы их мать, жена дяди Пита, не умерла молодой. Но каковы бы они ни были, в конце концов, они ее внуки.
– В детстве нужна мать, тогда дети вырастают более тонкими и добрыми людьми, – говорила она с горечью. Придумав себе такую отговорку, она предпочитала не обращать внимания на выходки мальчишек.
Прабабушка Алиса, впрочем, всегда огрызалась.
– Пит не очень-то убедительный пример, а ведь его мать как будто бы до сих пор жива, – и она окидывала бабушку торжествующим взглядом, добавляя: – Все дело в дурном воспитании.
Бабушка Элизабет начинала плакать. Мама успокаивающе похлопывала ее по руке и обращалась к папе:
– Я уже устала убеждать Пита. Может, ты попробуешь еще раз?
Папа вздыхал. Он был близок с другими братьями мамы, но Пита выносил с трудом.
– Он никого не слушает, – досадливо отмахивался отец, и все продолжалось по-прежнему.
– Рони скоро бросит школу, – предсказывал Эван, самый добросердечный из моих братьев, – никто не может вынести таких издевательств.
Эван почти хотел этого. Ему не доставляли удовольствия ежедневные мучения Рони. Я думаю, Эван лучше других понимал такие вещи, потому что у него была когда-то астма. Тогда он не мог бегать и играть, как другие, и дети дразнили его. Он умел сочувствовать.
Я была вне себя. На следующем семейном сборище я подошла к Эрлану и Гарольду, чтобы проклясть их.
– Чтоб вы сдохли, и пусть канюки склюют ваши кишки, – выпалила я и добавила почти совершенно спокойно совсем другим тоном: – Надеюсь, что болезнь, от которой вы умрете, будет мучительна.
Они засмеялись.
Но вопреки предсказаниям Эвана, Рони держался, как сорняк на пастбище. У него не было денег на хорошие тетради и карандаши или на то, чтобы поехать с классом в Атланту на концерт или в музей науки. Я и мои родичи принимали это как само собой разумеющееся.
Он не мог позволить себе позавтракать в школьном буфете или купить самое необходимое для занятий спортом, хотя тренеры наперебой зазывали его, крупного и агрессивного, во все команды. Он довольствовался самым минимумом. Позже, когда я узнала его лучше, я поняла, почему он так поступал.
– Единственное, что ты можешь надеяться сохранить, – сказал он мне как-то, – это то, что ты хранишь у себя в голове.
Он исчез из школы только один раз, ранней весной, когда Большой Роан ограбил склад дяди Пита.
Дядя Пит продавал подержанные машины и держал запчасти к ним в низком бетонном здании на задворках города. Народу после шести вечера там почти не было.
В это самое здание, набитое фильтрами для масла, шлангами и прочими штуковинами, в одну из мартовских ночей Большой Роан, пьяный как обычно, и сумел въехать. Но склад дяди Пита был защищен своеобразной сигнализацией. В соседнем доме жили Дот и Ригби Бойлес, баптисты, державшие не меньше десятка собак.
Собаки, разумеется, залаяли, Бойлесы вызвали шерифа О’Брайена, и Большой Роан минут через тридцать оказался за решеткой. Дядя Вильям Делани приговорил его к двум месяцам заключения. Рони тогда было только четырнадцать, и других родственников у него не было. Моя тетя Бесс, прихватив с собой еще двух работников социальной службы, отправилась на Пустошь, чтобы забрать несовершеннолетнего под опеку закона. Рони как сквозь землю провалился. Его разыскивали несколько дней, но безрезультатно.
