Марианна Кожевникова - Входи, открыто!
— Должен успеть! — вздохнул Саня и улыбнулся. — Эх ты, Лялька, Лялька, взрывоопасная смесь!
Он ценил ее за то, что после своих взрывов она быстро опоминалась, включала голову и включалась в действие. В общем, не буксовала на месте, значит, можно было как-то растрясти ситуацию, подтолкнуть, помочь.
— Санечка! Если бы ты только знал! Да нет, лучше я тебя просто поцелую!
— Вот это правильное решение, — одобрил он и позволил себя расцеловать, после чего и сам чмокнул Лялю, кивнул на прощание и вышел, прихватив свои авторские.
Если говорить честно, то кроме сочувствия к Севе, он испытывал еще и что-то вроде злорадства. Знай наших! Не всякому Лялечка по зубам! И вообще, так много всего вдруг почувствовал, что впору за коньяком бежать. Время-то поджимало! Не было почти времени! А сколько он с Севой провозится? И куда его денет? И каков этот Сева во хмелю, тоже неизвестно. А Слава Печников ждать не будет! У него дела, у Славы! Просмотр начнется, и привет! И тогда прощай интервью и хорошие отношения в газете тоже! Он же пообещал! Материал в номер поставили! В общем, ситуация краше не бывает!
И все-таки Александр Павлович любил навороты. Даже такие!
По дороге Саня думал уже не об интервью, а о Севе. Как будет его уговаривать. Куда повезет. Но доехал раньше, чем придумал. Позвонил в квартиру, назвался. Сева открыл не сразу. А когда открыл, то стал вглядываться. Саня, честно говоря, и не надеялся, что тот узнает его с первой секунды, не кинозвезда ведь, не Алла Пугачева!
— Вы к кому? — осведомился Сева. — По какому делу?
В чем-то вроде шелкового стеганого шлафрока, с седеющими висками и коком, он выглядел настоящим барином прошлого века. «Только чубука и казачка на посылках не хватает», — восхитился про себя любитель истории Александр Павлович.
— К вам, вашество, — хотел сказать он и тут же поправился: — К тебе. Да ты что, друже, не узнал меня? Я…
Что же делать? Черт! Как о себе напомнить? И тут его осенило. Он изобразил, что держит гитару и перебирает струны.
— «Я встретил вас и все былое…», — запел он приятным тенорком. — Забыл, как мы с Лялей на два голоса пели?
— Музыкант? — Сева стал приглядываться еще внимательнее и вдруг, возвысив голос, наконец признав, произнес с чувством: — Сашура! Друг! Как ты меня нашел?
— Нашел, как видишь, — радостно откликнулся Сашура, будто они и впрямь были закадычными приятелями.
— Заходи, гостем будешь! — последовало приглашение.
Саня вздохнул с облегчением и вошел в дверь.
— Ты чего в этой дыре киснешь? Одевайся, поехали! — заговорил он с порога.
Вблизи недовольный Сева был еще больше похож на старорежимного аристократа.
— Пое-е-хали? — с какой-то брезгливостью переспросил он, отстраняясь и пытаясь хоть как-то запахнуть на груди розовый стеганый шлафрок, который наверняка был Лялиным халатом. — Куда это? Не-ет, я никуда не поеду. Мне и тут хорошо. То есть плохо. Мне очень плохо. Хорошо, что ты с гитарой приехал. Давай играй, я плясать буду.
Высоченный Сева нагнул голову с коком, раскинул руки и уже было пошел по кругу, но Саня дернул его за полу халата и остановил:
— Погоди плясать, в другом месте напляшемся!
Войдя в роль музыканта-гитариста, Саня уже представил себя предводителем хора цыганок с огненным взором и в пестрых юбках, отставного поручика Севу и разудалую московскую гульбу.
— Где? — заинтересовался, останавливаясь, Сева.
— У цыган кочевых! В таборе! Черноглазая Стеша тебе по руке погадает, судьбу предскажет.
— Глупости ты говоришь, Сашура, по вагонам теперь цыгане кочуют, по вокзалам, — трезво заметил пьяный Сева. (Впрочем, он был не так уж пьян, что было для Александра Павловича приятным сюрпризом.) — А пляшет теперь народ по ночным клубам.
— Ну, так в ночной клуб поедем, — обрадовался Саня, довольный тем, что дело сдвинулось с мертвой точки.
— Днем? — Сева смотрел на него с укоризной. — Зря ты, Сашура, с утра пораньше водку пьешь. В голове от нее мутится. Бери пример с меня. Я только коньяк употребляю.
Александр Павлович на секунду сбился от неожиданного поворота в разговоре, зато Сева продолжал трагическим голосом:
— Некуда нам идти! Жизнь такая, что ехать некуда! Плясать будем! И ты тоже со мной пляши. Тоска у меня, понимаешь?
В голосе Севы зазвенели слезы, и он рванул Лялин розовый халат.
Александр Павлович повертел головой, почесал в затылке и подумал: есть, видно, отчего горевать тебе, Сева! Но горе мыкать придется в другом месте. Вот только придумать бы, как тебя отсюда выкурить!
И тут Александр Павлович увидел гуся. Вытянув шею с большим голубым бантом и растопырив крылья, гусь спешил к ним по коридору с угрожающим шипом. Поглядел, обернувшись, на гуся и Сева.
— А знаешь? Поедем в самом деле куда-нибудь, — заговорил он самым обычным будничным голосом. — Забодал меня этот гусь! Щиплется гад, страшное дело!
Сева мгновенно скрылся в комнате, и гусь приготовился налететь на Александра Павловича. Видно было, что он сильно раздражен, и пощады от него ждать не стоило. Александр Павлович заслонился от гуся, быстро открыв дверь в ванную.
— Одеваться надо, — раздался из комнаты голос Севы. — А не знаю, куда свитер подевался.
— Пиджак надевай! Форма одежды парадная, — машинально отвечал Александр Павлович, тесня гуся дверью и пытаясь загнать его внутрь, в ванную, куда тот из любопытства сунул длинную шею. — Иди купаться, тега, иди, — приговаривал он, — иди купаться!
Гусь, словно бы соблазнившись купанием, действительно вдвинулся в ванную, и Александр Павлович с облегчением быстренько захлопнул дверь и привалился к ней. Потом нащупал щеколду и задвинул. Гусь за дверью громко и недовольно загоготал. Иргунов зажег гусю свет и с облегчением подумал: «Один есть! Теперь бы со вторым управиться!»
Сева опять о чем-то спрашивал его из комнаты, но Александр Павлович не мог ему ответить, он писал на листке блокнота предупреждение: «Осторожно, гусь!», чтобы повесить на двери ванной. Сева появился на пороге комнаты, держа в руках свитер.
— Пиджака не нашел! — объявил он и опасливо огляделся, ища глазами своего врага.
— Ну и ладно! Давай быстрее! — поторопил его Александр Павлович. — Пока не вырвался!
— Ага! Я мигом! — согласился Сева, натянув свитер и берясь за дубленку. Он хоть и торопился, но двигался все равно плавно и вальяжно.
Александр Павлович порадовался про себя, что Сева не так уж пьян и вполне доброжелателен. Он успел приглядеться к Севе и нашел, что тот ему симпатичен. Кроме того, Сева был вальяжным и барственным красавцем, что делало его в глазах женщин неотразимым, в нем были простота, искренность, непосредственность.
