Памела Джонсон - Решающее лето
В тридцать лет Шолто начал уже лысеть, под глазами, голубыми и ясными, появились морщины. Эти признаки преждевременного старения, как ни странно, шли ему, создавая обманчивое впечатление интеллектуальности и солидности. Костюм, слегка мешковатый, свободно сидел на его высокой и несколько угловатой фигуре. Он был похож на преуспевающего молодого врача, с мнением которого вынуждены считаться старшие коллеги.
Чармиан ответила ему улыбкой. Покой разлился по всему ее телу.
— Ну как, успешно? — спросила она.
— А-а! — Он округлил глаза, состроил шутливую гримасу и довольно потер руки. — Возможно. Может быть. Но пока я ничего не скажу. Молчу.
Чармиан заметно оживилась.
— Он что-нибудь сделает?
— Я не уверен. Обещал сообщить через недельку. Но надежда есть, надежда есть. А как ты, дорогая? — Он кивнул мне. Взгляд его был дружелюбным, но равнодушным. Ему, должно быть, стало известно о нашей последней размолвке с миссис Шолто, и он чувствовал себя в некотором роде победителем.
— У меня все хорошо, — ответила Чармиан, — но я скучала без тебя.
Меня просто бесила эта ее покорность и беззащитность, готовность мгновенно забыть все унижения, которым он ее подвергал.
— Рыбак уходит в море, жена в тревоге ждет, — с пафосом изрек Шолто. Затем лицо его приняло серьезное и сочувственное выражение. — Как здоровье мадам Хелены?
— Сегодня ей значительно лучше.
— Чего бы ей послать такого, а? — Он сосредоточенно нахмурился.
— Ничего. Ей это ни к чему.
Он взглянул на меня и покраснел.
— Клод хотел сказать, что сейчас ей пока ничего не надо, — поспешила объяснить Чармиан. — Когда я принесла ей цветы, она даже не посмотрела на них.
— О, — ответил Шолто, — понимаю. Сочувствую. Надеюсь, она скоро поправится. — Его руки, обнимавшие Чармиан, внезапно соскользнули с ее плеч, и Чармиан, постояв с минуту в какой-то растерянности, отошла и прилегла на диван.
— У тебя сегодня отекли ноги, — сказал Шолто. Он присел рядом с ней и провел пальцем по ее распухшим щиколоткам. — Черт побери, какой отек!
— Раньше никогда такого не было, хотя, мне кажется, это в порядке вещей. Клод, ты пообедаешь с нами?
— Нет, не могу. С удовольствием пообедал бы, но у меня срочная работа.
— Ты обязательно должен остаться, Клод, — вдруг сказал Шолто. — Чармиан умрет с тоски. Я не люблю оставлять ее одну.
— Значит, ты снова уходишь? — спросила Чармиан, казалось, без видимого интереса или удивления.
— Да, понимаешь, просто необходимо. Надо повидаться с Паркером. Он к этому делу тоже причастен и может замолвить за меня словечко, если все пойдет так, как я рассчитываю.
— Тогда, конечно, иди. — Чармиан поднялась и налила нам по рюмке хереса. — Но я не хочу задерживать Клода. Раз он говорит, что занят, значит, это действительно так.
— Не то что я, ты хочешь сказать? — Шолто вопросительно посмотрел на нее. — Мне, бедняге, уж ничего и сделать нельзя. Ведь я для дела стараюсь.
— Причем здесь ты? Я говорила о Клоде, — спокойно ответила Чармиан и опустила глаза на руки, сложенные на коленях.
— А ты не хочешь выпить с нами? — спросил я Чармиан.
Она покачала головой.
— Правда, доктор говорит, что если немного, это не вредно, но мне не хочется. Эван составит тебе компанию. — Она оживилась, поглядывая то на меня, то на Шолто, словно просила нас быть друзьями. — О, как я хочу, чтобы все поскорее кончилось!
— Сколько еще?
— По всем подсчетам, две недели. Но разве все бывает так, как рассчитываешь?
Шолто выпил рюмку и снова наполнил ее.
— Еще, Клод?
Я отказался. Мне было тяжело дышать с ним одним воздухом, и я не мог даже ради Чармиан заставить себя относиться к нему, как к близкому человеку.
— Мне пора. Я позвоню тебе вечером, Чармиан.
— Зачем?
— Просто так, чтобы развлечь тебя. Почему ты не приглашаешь гостей?
— Я никого не хочу видеть, — ответила она. В глазах ее была тоска, но Шолто упорно избегал ее взгляда. Он встал, чтобы проводить меня в прихожую.
— Ну, как ты находишь Чармиан? Держится молодцом, правда?
— Да.
— Она у меня молодчина.
Мне трудно было поверить, что он говорит серьезно. Не может быть, чтобы он не видел, как она страдает.
— Эван, нехорошо, что она каждый вечер остается одна в пустой квартире.
— Послушай, Клод, — горячо воскликнул он, — ты думаешь, я сам этого не понимаю? Но все так неудачно складывается. Именно сейчас. Я, право, не виноват. — Он засмеялся. — Не могу же я все время быть нахлебником у собственной жены. Мне надо как можно скорее найти работу. Ты не представляешь, что значит сейчас искать работу.
— Хорошо, если работу, — заметил я.
Он посмотрел на меня так, словно хотел рассердиться, но передумал. Вместо этого он широко улыбнулся и хлопнул меня по плечу.
— Передай мой привет мадам Хелене. И не стесняйся, скажи, если что нужно.
Протянув руку, чтобы открыть дверной замок, он чуть было не потерял равновесие и, стараясь удержаться, обхватил меня руками. С годами его неловкость усиливалась и словно выдавала неустойчивость характера, неопределенность стремлений и затаенные страхи. Он улыбался, что-то утверждал с уверенностью, но казалось, что почва колеблется у него под ногами.
— Немного под парами, — весело заметил он. — Ну, прощай. Позвони Чармиан, не забудь. Это ее развлечет.
Я заканчивал брошюру о Хуго ван дер Гусе для художественной серии и пытался придать удобочитаемую форму беглым и беспорядочным заметкам, наспех сделанным мною в библиотеке Британского музея. Это была тяжелая, скучная и неблагодарная работа, и я боролся с искушением позвонить Биллу Суэйну и напроситься к нему в гости. К тому же я был слишком расстроен, чтобы сосредоточиться на работе. Я думал о том, что в восемь я наконец смогу позволить себе рюмку вина, а в девять — прочесть еще одну главу из Честертона (его книгу «Клуб удивительных профессий» я не читал и совсем недавно приобрел у букиниста). В половине десятого я позвоню Чармиан. Однако работа не спорилась. Мысли об отдыхе и ждущих меня маленьких удовольствиях совсем отбили к ней вкус. Дело кончилось тем, что я взялся за Честертона и вместо положенной одной главы читал до тех пор, пока не раздался телефонный звонок. Было без четверти одиннадцать. Звонила Чармиан.
— Я ждала, что ты позвонишь, как обещал.
— Я как раз собирался.
— Да?
— Как ты себя чувствуешь?
— Именно поэтому я тебе и звоню.
В голосе ее были испуг и растерянность.
— Что-нибудь случилось?
