Лиз Айлэнд - Кандидат в мужья
Майка его слова нисколько не разочаровали. Его тридцатидвухзубая улыбка ничуть не поблекла.
– Позвольте спросить вас, Райли, на какой ценовой диапазон вы рассчитываете?
– Диапазон меня вообще не волнует.
Брови Майка взлетели вверх.
– Ну… – Не вызывало сомнений, что он уже подсчитывает свои комиссионные.
– Автомобиль мне нужен не для себя, – пояснил Райли. – В подарок.
– Ага, для вашей жены.
– Нет, для другой женщины.
– Понимаю… – Улыбка сменилась гримасой.
Райли засмеялся, осознав двусмысленность своей последней фразы. Словно Келли – шлюха, которую он держит на стороне.
– Я хочу сказать, автомобиль предназначен для женщины, с которой я только-только познакомился. Я совершенно ее не знаю.
Майк в замешательстве смотрел на него.
– Что-то я тебя не понимаю, Райли, – вмешался Джей. – Это совершенно на тебя не похоже! В последнее время ты прилагал столько усилий, чтобы избегать женщин… и на тебе. Что случилось?
Райли сомневался, что сможет объяснить. Он никогда не рассказывал Джею о своем даре предвидения. Его друг подумал бы, что он спятил.
Джей, однако, не отступал:
– Это автомобиль для женщины, на которую ты хочешь произвести впечатление?
– Нет, скорее, извиниться перед ней.
Его друг задумался, кивнул.
– Знаешь, только не подумай, что я хочу сбить тебя с толку, дружище, но если бы я хотел таким вот образом извиниться перед женщиной, то заглянул бы не в «Тойоту». – Он повернулся к Майку: – А вы?
Продавец слушал внимательно и, похоже, понял, куда дует ветер.
– Как вам, наверное, известно, по надежности…
Джей кивнул:
– Насчет надежности никто не спорит, но речь о другом. Будь вы женщиной, Майк, неужели вы не предпочли бы «кадиллак»?
Майк перевел взгляд с Джея на Райли, вновь на Джея. Не нравилось ему все это, очень не нравилось.
– Натаниэль предложил остановиться на «лексусе», – заметил Райли.
А от Джея он и не ожидал услышать ничего, кроме «кадиллака». Говарды с незапамятных времен ездили только на «кадиллаках». И Джей очень гордился кабриолетом своего дедушки, моделью 1953 года.
Майк посмотрел на Райли:
– Кто такой Натаниэль?
– Его дворецкий, – объяснил Джей и повернулся к Райли: – Да что Натаниэль знает о прекрасной половине человечества? Я по-прежнему утверждаю, что женщина предпочтет «кадиллак». Правильно, Майк?
Вот тут терпение Майка, похоже, лопнуло. Он покраснел как рак и всплеснул руками:
– Конечно! «Кадиллак» и кольцо с бриллиантом осчастливили бы меня! – Он развернулся и зашагал прочь. – Чокнутые!
Джей с обидой посмотрел ему вслед:
– Что это с ним?
– Думаю, мы оскорбили его чувства упоминанием автомобилей других марок.
– Очень уж нервно он отреагировал. Ты слышал, как он нас назвал?
– Чокнутыми. Возможно, он прав.
– Это же бред какой-то! – воскликнул Джей. – Ты едешь сюда, чтобы отдать этому парню огромные деньги, а он тебя оскорбляет. Знаешь, Райли, я просто не понимаю, куда катится этот мир. Ты не можешь купить автомобиль, я не могу найти любовь. Иногда у меня создается ощущение, что этот мир просто не ценит мультимиллионеров. Нас принимают как должное.
Райли посмотрел на обиженное лицо друга и не мог не рассмеяться.
– Бедные мы, бедные…
Утро началось с привычной суеты: подготовки себя и детей к грядущему дню. Точнее, суетилась Келли, а дети лишь наблюдали за ней. И так, наверное, будет всегда, думала она, не зная, как что-то можно изменить. Из года в год Тревору и Тине предстояло наблюдать, как она носится от холодильника к сушилке, с работы – в магазин, пока они сами не станут старше, чем она теперь, и не наступит день, когда они отвезут окончательно выдохшуюся мамашку в дом престарелых. Или в дурдом.
Она поставила перед Тревором ленч в пакете из плотной коричневой бумаги и бросила на мальчика строгий материнский взгляд.
– И чтобы я больше не слышала от твоего инструктора ни слова о ножах.
– Это же был нож для масла, – попытался оправдаться Тревор.
– Никаких ножей, – предупредила его Келли. – И если я услышу еще слово о твоих денежных аферах, остаток лета ты простоишь у копира, раздавая скрепки. Понятно?
Тревор прищурился. Благодаря коротко подстриженным на лето светло-каштановым волосам лицо его выглядело квадратным. Губы он плотно сжал, как делал Рик, когда осознавал, к каким последствиям приводила его очередная попытка сорвать куш. Не любила она вспоминать о бывшем муже, о том, какой пример являл он их сыну.
– Никаких игр на деньги, никаких обменов, – отчеканила она. – Пусть даже сандвичами. Понятно?
Тревор заглянул в пакет и поморщился, увидев что там лежит.
– На сандвич с копченой колбасой и банан все равно много не выменяешь, мама. – Угрызения совести в его голосе отсутствовали напрочь.
Ну как она могла родить такого «замечательного» ребенка?
Тина, ее девятилетняя дочь, оторвалась от библиотечного экземпляра «Маленьких женщин»,[5] на лице ее при виде завтрака брата отразился ужас. Судя по всему, точно такой же получит и она. Тина находила, что их ленчи недотягивают до стандарта.
– Мать Маргарет делает бутерброды из черного хлеба, – заявила она.
Маргарет Тарстон, лучшая подруга Тины, была одной из самых богатых девочек в начальной школе.
– И с настоящим швейцарским сыром, а не каким-то дешевым.
Слова эти донеслись до Келли в тот самый момент, когда она снимала целлофановую обертку с ломтика оранжевого сыра. Дернувшись, Келли положила его на кусок белого хлеба, чтобы поскорее скрыть свидетельства того, что она не может обеспечить детей продуктами высшего качества.
После развода увеличенные линзами очков глаза Тины неустанно следили за ней, выискивая недостатки. А может, Келли более остро реагировала на Тину, потому что девочка была очень уж умна. Училась на «отлично», перескочила через второй класс, могла играть на пианино прелюдии Шопена. Когда Келли смотрела на дочь, сердце ее в равной степени переполняли гордость и чувство вины. Одаренность этой девочки заслуживала того, чтобы весь мир лежал у ее ног. Но Келли удавалось наскрести денег только на хорошие очки и уроки фортепьяно. Что же касается пианино, о котором мечтала Тина, с тем же успехом она могла мечтать и о луне. Тина играла сонаты Бетховена на купленном с рук синтезаторе, тогда как ее подруга Маргарет Тарстон – «собачий вальс» на «Стенвее».
– У Маргарет Тарстон куриные мозги. – Тревор залез рукой в миску с овсяными хлопьями.
Тина поджала губы и углубилась в чтение.
– Не следует говорить так о людях, Тревор, – вновь отчитала его Келли, подумав, что становится похожа на попугая, начиная с «не» каждую фразу, обращенную к сыну. Тем более что в данном случае придерживалась того же мнения. – Маргарет – очень милая девочка.
