Елена Радецкая - Нет имени тебе…
Было невмочь слышать гул голосов, а чтобы ничего не видеть, я закрыла глаза. Мне нужно вспомнить – не помню что. И фамилию, которую здесь назвали, я забыла. Я должна была вспомнить все и всех, с кем общалась в последнее время. Ко мне приходила и звонила Лёлька…
Лёлька – школьная подруга, мы за одной партой сидели. Нынче она в вечных заботах о своем семействе, о кормлении, лечении и прочем, но при всем том ей удается работать. Специальность Лёльки – романист. Разумеется, не тот, что романы пишет. Она специалист в романских языках и занимается переводами с испанского. У меня есть сборник стихов «Романсеро испанской войны» и еще что-то в этом роде, где она в числе переводчиков. Но в настоящий момент на романсеро нет спроса и Лёлька переводит тексты какой-то строительной фирмы, которая обретается в Питере. Печально, что Лёлька, влюбленная в испанскую культуру, в Испании никогда не была. А я была. Так странно и непредсказуемо складывается жизнь.
А еще в апреле я часто общалась с Пал Палычем. Между прочим, старый чекист, подполковник в отставке! Это уже серьезнее. Его разговоры про разгул демократии и прочие безобразия я пресекала, потому что они депрессивны по сути. А что он рассказывал о бандитах, помню только в общих чертах. В девяностые годы, когда уже был в отставке, бандиты приглашали его возглавить какое-то охранное предприятие, но он отказался. Ну, и что из этого следует? Не знаю. Я вообще о нем почти ничего не знаю. У него жена сумасшедшая, он ее из дома не выпускает. Говорят, когда они молодыми познакомились в Севастополе, она была там первой красавицей. Еще говорят, что она ему карьеру поломала. Как именно – неизвестно. Живет он скромно, но на хороший коньяк хватает, а может, и еще на что-нибудь. Наше с ним общение закончилось, потому что мне стало невыносимо скучно и противно. Может, он решил отомстить?
Я и общалась с ним потому, что была еще нездорова. Пройду три квартала и с ног валюсь. И негатив какой-нибудь в глаза лезет. Видела на водосточной трубе объявление – словно током ударило! «Потерялся человек! Мужчина, 60 лет, среднего роста, седой, глаза светло-коричневые, одет в серое демисезонное пальто…» Так о пропаже кошек и собак объявления развешивают. Я потом долго о нем думала, об этом седом мужчине в сером демисезонном пальто. Где же он? Что с ним случилось?
Гулять обязательно нужно. С Любкой ездила в Апрашку, обновила гардероб. Устала смертельно, но часа через два надела новую куртку и снова пошла на улицу. Весенний воздух пьянит почище всякого вина. Я воздушный алкоголик.
Во дворе обнаружила Пал Палыча. Он ковырялся в своем «форде» и спросил, не уезжала ли я, потому что давно меня не видел, и предложил прокатиться, но сначала заехать в авторемонтную мастерскую. Почему бы и нет? Бродить по улице нет сил, и старики не такие противные, как старухи.
Мастерская была на каком-то закрытом предприятии. Территория его выходила к Малой Неве, и здесь сильно чувствовался острый и свежий запах реки, водорослей, близкого моря, особый петербургский запах, который усиливал гуляющий на свободе ветер. Починки машины пришлось ждать долго, мы спустились к реке и уселись на ствол спиленного дерева. Вода мягко шлепала у берега, а когда проходил катер, пыталась волной дотянуться и лизнуть наши ноги. Я дышала полной грудью и не могла надышаться. Кругом валялась арматура, ржавые железяки, пластиковые и стеклянные бутылки, среди которых ободранный кустик вербы выглядел робко и трогательно.
Старик проявлял ко мне повышенное внимание, поддерживал за локоток, уступал дорогу, говорил комплименты и повел в ближайшее кафе. Даже не представляла, что еще существуют такие совковые заведения с заветренным салатом, жареным мясом-подошвой и жидким кофе из обычного кофейника. Но, как ни странно, эта поездка доставила мне удовольствие. Я просто жила, ничего необыкновенного не ждала, никуда не торопилась. По рецепту Монтеня. Это был праздник весенней Невы. На прощание старик поцеловал мне руку, я его – в вялую щеку, а вечером, когда я мылась в душе, принес ветку кустовой хризантемы и передал Любке. Она заметила с желчной иронией: «Цветы от поклонника, потрясенного твоей неотразимостью», а меня разобрал смех.
Я поставила хризантемы в воду, смотрела на мелкие нежно-сиреневые цветки и вдруг обнаружила, что у них славные, мохнатые, наивные, удивленно-любопытные мордашки. Как у щенков.
А на другой день мне показалось, что Пал Палыч специально поджидает меня возле своего «форда».
– Будет настроение покататься, пригласите меня.
– Куда прикажете? – обрадовался он и открыл передо мной дверь.
– Знаете деревянный мост между Петровским и Крестовским островами?
И мы покатили на Петровский остров. Это очень глупо, но я волновалась, с бьющимся сердцем чуть не бежала через мост, оставив Пал Палыча позади, чтобы предстать перед Валеркой Спиркиным. Но сон не был вещим. Не шел мне Валерка навстречу. А мост был точно таким, как во сне, только деревья еще не зазеленели и летние, красные цветы, взвихренные, как язычки пламени, еще не выросли. Но красота все равно была удивительная: синющие небо и Невка, и тростник тускловато-песочного цвета на отмелях. Белоснежные чайки реяли у берега Крестовского, где за деревьями светился розовый дворец, плавали на воде и льдинах и сидели на ледорезах, вертикальных бревенчатых сваях, опоясанных хомутами, которые стояли рядом с мостом. И кряквы плыли на льдинах и кучковались на берегу. И все это так ослепительно сверкало на солнце, что я поняла: хочу рисовать, хочу рисовать!
Я выздоравливала. Это было заметно прежде всего по мужским взглядам, которые я ловила на себе. Но я еще не была готова войти в контакт с внешним миром, тихо и радостно жила в себе. И кроме прогулок с Пал Палычем на острова, бродила по улочкам Барселоны и Гранады, Кордовы и Севильи.
Мое реальное путешествие в Испанию длилось неделю, но за это время мы проделали три тысячи километров в комфортабельном автобусе, и я не могла оторваться от окна, от красно-кирпичных полей, оливковых рощ, горных склонов, холмов, увенчанных руинами замков, и белых городов. Кажется, всю бы жизнь смотрела и не насмотрелась бы. Поездка случилась два года назад, но не тускнела в памяти, и теперь я укрывалась в этих лечебных воспоминаниях, ведь они никак не ассоциировались с моей работой, Юриком, болезнью. Эту безопасную, отрадную территорию я лелеяла и украшала своими фантазиями.
Листая свои замечательные книги с множеством ярких фотографий, я вглядывалась в глубокую синеву неба, охристый песчаник древних стен, тротуары, выложенные плитняком и галькой, словно рисунчатый паркет. Я ловила особый момент и выискивала особую фотографию, чтобы закрыть глаза и продолжать видеть ее перед собой, а потом дышать глубоко, пока легкие не наполнятся свежим воздухом, не погладит кожу вечернее щадящее солнце, а ноги сами не проследуют по улочке, бегущей ступенями вниз, такой узкой, что не раскинуть рук, чтобы не упереться в высокие стены с зарешеченными окнами и фонарями в кованых оправах.
