Катажина Грохоля - Я вам покажу!
Адам делал мне выразительные знаки, но что я могла поделать? Ровным счетом ничего. Романтический ужин втроем у моря – это именно то, чего мне недоставало для счастья. Алкоголь ударил мне в голову, стало хорошо, и это кафе показалось вполне сносным. Адам в отчаянии схватил свою стопку и выпил залпом, закашлялся, а мне становилось все веселее.
– Вы тоже не умеете. – Маленький кругленький дядька посмотрел на Адама с упреком. – В каждом деле важна сноровка… Когда я был в Швеции, потому что не мог найти работу здесь, в Польше… Я-то ведь, знаете, – он наклонился к нам доверительно и неожиданно захихикал, – ни на что не гожусь! Писал когда-то в газете, в местной малотиражке, небольшие заметки, так она разорилась, потому что я там писал. Ну я и нанялся в Швецию на сбор лесных ягод. А в этой Швеции проблемы с водкой. Ягод-то я тоже не очень много собрал, и до чего же мне там хотелось картошки! А картофель дорогой и далеко. Нас ведь, представляете, поселили в какой-то лесной глуши. Иду я раз по лесу, батюшки – картофелина! Я хрясь по ней ногой… – Мужчина, перехватив взгляд Адама, быстро поправился: – Я не по злобе ее пнул, а из уважения, гляжу – куча картошки лежит! Какой-то швед выбросил! Так я эту картошку туда, в лагерь, приволок и овощную лавку открыл, заработал больше, чем на ягодах! Эх, вот времена-то были! – мечтательно вспоминал он. – Теперь за границей столько уже не заработаешь… как бывало… На семь долларов, знаете ли, можно было месяц прожить…
Пан Кругляшок мне все больше нравился. Потому что – увы! – я помнила те времена. Он-то думал, что нет, и, собственно говоря, мне это больше всего и нравилось, тем паче что водочка очень душевно согрела меня изнутри. Я разглядывала это милое питейное заведение с красивой картиной на стене и не чувствовала уже ни холода, ни отвращения. Мы вернемся домой, ляжем с Голубым в кроватку, никто нам не будет мешать, даже можем и завтра весь день проваляться в постели.
– Причем, – пан Кругляшок вытер губы, – с женой-то я тогда в первый раз расстался. Поездки – не на пользу семье, разве не так?
А ну его к лешему! Мороз пробежал по коже при мысли, что Адам уедет, но ничего, стисну зубы, как-нибудь обойдется.
– Я как раз собираюсь в Америку, – сказал Адасик, который тоже опрокинул целую рюмку и немножко расслабился.
– О, Америка! – обрадовался пан Кругляшок. – Вот это страна! Был-был, когда потом, после Швеции, не мог найти работу. Зять, сестрин муж, меня пригласил, ну я и поехал, потому что визу вдруг ненароком дали. В Америке, я вам скажу, дрель впервой в жизни увидал, руки-то у меня… не из того места растут. Едва я взялся за нее, как один кореш говорит мне: положь – напортачишь, ну я и не притрагивался к ней больше, а лишь развлекал там всех разными байками, они даже радовались, что я ничего не делаю. Потому что ничего не порчу – разве не так? Еще три водки, пожалуйста! Но когда я вернулся, то у меня уже не было дома… Бабы за границей тоже еще как одиноки… Ну глаза и разбегаются, а после работы тоскливо одному… Вернулся я при деньгах, а жена уже тю-тю…
Он засобирался уходить. Я не жена пана Кругляшка, и переживать мне не из-за чего. И Адасю я не жена, тем более нет повода для волнений. Но лучше бы Адасику не слушать этот вздор.
Мороженое мы не съели, хотя девушка предлагала поджечь его даром. С паном Кругляшком расстались далеко за полночь. Ветер стих, и мы решили возвращаться домой по пляжу. Луна выглянула из-за туч, и мир стал таким, каким он и должен быть изначально. Море шелестело, отливало серебристой чернотой. Адам обнял меня, он был уютно-теплый. Последний раз я ощущала подобное лет двадцать назад с абсолютно другим мужчиной Но я и не думала вовсе тратить столь драгоценное время на эти воспоминания. Мы были немножко пьяны и даже залезли в море, которое – о чудо! – оказалось совершенно теплым. Вернее, Адасик поначалу не хотел заходить, но когда я его легонько толкнула, то, естественно, он намок до колен, а потом этот чертов социолог схватил меня и поволок. Я вымочила ноги почти до бедра! А потом мы целовались на песке, и так приятно было думать, что через минуту-другую можно оказаться в постели, в которой не будет никаких собак, никаких кошек, никаких детей, никаких мам или пап и никаких телефонных звонков. Нас страшно развеселило воспоминание о том, что обычно мешает побыть абсолютно вдвоем. До дома мы добрались в час ночи. Наша хозяйка дала нам ключ от входной двери, но вот чудеса – как только Адам, ковыряясь, вставил ключ в замочную скважину, дверь открылась!
– Ну наконец-то! – недовольно сказала пани Ирэна и удивленно уставилась на мокрые следы в прихожей.
Дверь в нашу комнату с тихим треском открылась, и перед нами появился не какой-нибудь случайно забредший прохожий, не постоялец, расквартированный здесь по ошибке, не грабитель, а не кто иной, как любимый сынуля моего Голубого – Шимон, метр девяносто три ростом, а из-за его спины высунулась темная головка моей милой крошки, единственного любимого чада, окрещенного почти восемнадцать лет назад Тосей.
– Чем вы занимаетесь допоздна? – спросила Тося. – Я не выдержала с бабушкой и приехала к вам, вы же сами хотели. И Шимон тоже! Вы рады?
– Привет, папа! – сказал Шимон. – Мы не могли дозвониться до вас и…
Адам растерянно взглянул на меня. Я поцеловала детей и тут же споткнулась о раскатанный на полу туристический коврик. В глубине комнаты стояла раскладушка. Я взглянула на Адама. Он пожал плечами, скорчил свирепую мину, а потом прыснул, тут и на меня напал хохотунчик. Я оперлась о косяк и просто надрывалась от смеха. Стоило мне взглянуть на Адама, который, скорчившись на стуле, повизгивал, как резаный поросенок, у меня начиналась икота.
Шимон посмотрел на Тосю, а Тося на Шимона.
– Это они, наверное, радуются, – предположила она.
Следующие пять дней мы провели совсем по-семейному. И было очень, ну просто очень чудесно, только иногда, когда не слышали дети, мы заверяли друг друга, что как только вернемся домой и наконец будем одни, то…
КТО И ЗАЧЕМ?
Мы договорились, что поженимся сразу же, как только Адам вернется. Полгода – не вечность, и потом, что может быть приятнее ожидания? Соскучимся друг по другу, будем писать длиннющие письма, перезваниваться, обмениваться электронными посланиями. Я похудею и помолодею. Тося будет спокойно учиться. А кстати, почему, интересно, Тося выбрала историю, если у нее по истории тройка? Дочь очень удивилась, когда Шимон спросил, сможет ли она перечислить все польские династии.
– Нет у нас никаких династий, – ответило мое дитя, а я чуть не упала в обморок. – У нас были одни короли!
Все это происходило во время семейного обеда, на который приехал даже Шимон.
