Шэрон Кендрик - Мщение или любовь
— И как же, по-вашему, мы отсюда выберемся?
Он пристально смотрел на нее сверху вниз, его лицо и тело вдруг напряженно застыли. Роми с содроганием заметила, что его холодные серые глаза твердостью и блеском напоминают стальной клинок. Неожиданно Роми осознала, что не слышит никаких обычных звуков — их заглушил шум пульсировавшей в голове крови. Поле зрения сжалось до маленького кусочка пространства, и Роми обнаружила, что видит только очертания его чувственного рта. Ей казалось, что этот властный рот приближается к ней, и на какое-то мгновение она с замиранием сердца подумала, что вот сейчас мужчина наклонит свою темноволосую голову и поцелует ее, — и осознала, что задерживает дыхание в ожидании… Но он вдруг засмеялся и как-то неловко переступил с ноги на ногу, словно ему было неудобно стоять.
— Боюсь, у меня нет готового решения. Так что нам просто придется подождать. Рано или поздно кто-нибудь обязательно заметит, что одного из нас нигде нет или что этот лифт основательно застрял между этажами.
— Да, конечно, — холодно сказала она и подчеркнуто повернулась к нему спиной, чувствуя себя вконец униженной, ведь она отдавала себе отчет в том, что всего мгновение назад ей очень сильно хотелось, чтобы он ее поцеловал. Неужели и он догадался об ее желании? Что это — еще одно проявление предсвадебной лихорадки? Неужели это нормально — хотеть, чтобы совершенно незнакомый мужчина схватил тебя в объятия и зацеловал почти до смерти? Крепко сжав губы, Роми уставилась на пустую стену — она испытывала отвращение к себе. Доминик смотрел на ее напряженные плечи и едва ли не физически ощущал, как тесное пространство лифта заряжается магнетизмом взаимного сексуального влечения. Он попытался дать разумное объяснение тому, что с ним происходит. За прошедший год у него почти не было времени думать об удовольствиях, так что это неодолимое желание схватить ее и прижать к себе могло быть просто реакцией его тела на такое добровольное воздержание. Он трудился на износ много месяцев подряд, взявшись в одной гонконгской юридической фирме за работу, для которой был слишком молод и не обладал достаточной квалификацией, но в которой добился абсолютного успеха, что удивило всех — кроме него самого. Ибо Доминик был полон решимости преуспеть и стать первым из своей семьи, не знающим страха перед судебными исполнителями. Он вырос в бедности — в самой настоящей бедности, — живя с матерью, которая была настолько гордой и суровой, что позволяла своему единственному ребенку голодать. И Доминик навсегда запомнил, что такое голод. Память об этой великой ноющей пустоте у него под ложечкой гнала его вперед и вперед. Он поклялся, что остановится лишь тогда, когда заработает достаточно, чтобы ему никогда больше не пришлось испытать голод. Вся беда в том, что своей цели он достиг уже давно, но намеренно как бы не замечал этого. Его жизнь была целиком отдана работе. Женщинам не находилось места в его мире. Они лишь отвлекают своими обольстительными глазами и нежной плотью. А такие женщины, как эта — с волосами цвета светлого меда, которые, будто лунный свет, стекают на ее торчащие, высокие молодые груди, — ну, эта… Доминик вполне мог себе представить, что ему никогда больше не захочется работать, если он все на свете позабудет в ее объятиях. Конечно, время от времени он с кем-то встречался, но то были отношения, которые он мог держать под контролем. Полностью. И по этой причине он был склонен заводить романы с женщинами постарше. С женщинами, которые знали, что к чему. С женщинами, перешагнувшими за тридцать, сделавшими карьеру и не стремившимися найти постоянного партнера. Во всяком случае, именно так они всегда говорили ему вначале. Спустя три месяца, когда они пускались в разговоры о младенцах и доме, Доминик бывал вынужден мягко закрывать очередной роман. Остепениться и обзавестись семьей просто не входило в его планы в этот период жизни, и он иногда спрашивал себя: а будет ли он вообще когда-нибудь строить такие планы? Ведь в свои детские годы он не знал ни счастья, ни уверенности в будущем и потому не имел представления о том, как это все создать. Он переступил с ноги на ногу, почувствовав неудобную тяжесть нарастающего желания, но смотреть, к сожалению, было некуда, кроме как на источник этого желания. Глаза его невольно остановились на чистой и четкой линии ее шеи. Отметили, как ее простая голубая тенниска и джинсовая мини-юбка облегают стройную фигурку со всеми надлежащими изгибами. Надо же, какая она юная и красивая! И какой немыслимо невинный у нее вид! Но нет, невинной она быть не может, твердо решил он, если судить по тому взгляду, каким она только что на него посмотрела. Этот взгляд выражал явное «приглашение к танцу». Такое случалось с Домиником настолько регулярно, что обычно оставляло его равнодушным, как бы красива ни была женщина. Однако почему-то с этой женщиной ему требуется вся его сила воли, чтобы не поддаться соблазну ее приглашения.
* * *Роми начала страдать от жары. И украдкой смахнула тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот.
— Может быть, нам лучше сесть? — предложил он.
Она повернулась, неожиданно осознав, что он тут, совсем близко, и ощутив его запах, проникший в ноздри, как сладчайшие духи.
— П-почему?
— Потому что здесь жарко… да и чувство напряженности… — И очень сильное, подумал он, наблюдая, как у нее на виске быстро-быстро пульсирует крошечная жилка. — Замкнутое пространство и все такое. По-моему, в подобной ситуации полагается экономить кислород и энергию, как вы считаете? Мне не хотелось бы, чтобы вы упали здесь в обморок.
Роми усмехнулась.
— Разве я похожа на женщину, которая может упасть в обморок?
Он прищурился.
— Вы похожи на хрупкую женщину, если хотите знать. Вы очень бледны, и потом, эта тени под глазами — будто вы последнее время мало спите.
— Лучше бы я не спрашивала! — пошутила она, однако опустилась на пол, как предлагал он, и подчеркнуто задержала взгляд на оставшемся рядом с ней месте на полу.
— Но если все, что вы говорите, правда, то вам, наверное, следует присоединиться ко мне?
Как только Доминик увидел ее стройные ноги, которые она вытянула перед собой, он понял, что совершил ошибку. Большую ошибку. Доминик попробовал усилием воли прогнать желание, но к этому моменту оно настолько созрело, что избавиться от него стало просто невозможно. Она была права: ему действительно следовало присоединиться к ней. Если продолжать стоять, это ничуть не облегчит его положения. Сейчас ему открывается весьма соблазнительный вид, позволявший представить, как выглядели бы ее груди, будь они обнажены. При каждом ее движении тонкая голубая материя тенниски тоже двигалась, так что время от времени перед глазами Доминика мелькала полоска молочно-белой кожи чуть выше роскошных выпуклостей ее грудей. Поколебавшись, он с трудом уместил свою длинноногую фигуру в тесном пространстве. И обнаружил, что сидеть рядом с ней — единственно правильное решение чтобы не глазеть на нее больше, чем было необходимо.
